В 1969 году при подготовке ложа Усть–Илимского водохранилища в районе села Дубынино Братского района велись раскопки Могильного угора – старого кладбища, находившегося в самом центре села. Местные жители окрестили археологов могильщиками и не проявляли особого интереса к происходящему, но одно из захоронений не могло оставить их равнодушными: в могиле лежали два скелета в долбленых гробах (в таких хоронили в Великом Новгороде) – женский и ребенка. Сохранилась часть платья черного шелка – тоже по уверениям археологов часть Новгородского обряда. Но поражало другое – размеры женского скелета. Даже среди мужчин редко встречались такие богатыри. Вот тогда-то в Дубынино и вспомнили старое предание об основательнице села по прозвищу Дубыня…

СЕРГЕЕВЫ

Одной из первых, кто попытался обосновать старинное предание и найти исторические корни села, была Анна Васильевна Дубынина, старшая дочь Василия Сергеевича и Марии Дмитриевны Дубыниных по прозвищу Сергеевы. «В старой деревне почти все были Дубынины, - писала Анна Васильевна в кратком очерке о своей семье. – Чтобы как-то отличать один дом от другого, у всех были уличные фамилии-прозвища. Наш дом «Сергеевых» получил свое название от имени его основателя и строителя деда Сергея из дома Чикуриных – зажиточных крестьян-купцов, известных в районе… У деда Сергея и бабки Авдотьи было пять сыновей и одна дочь. Все один к одному работящие… Старший Михаил Сергеевич успел семьей обзавестись и дом свой пристроить к отцовскому. (На старом месте на одних сенях было два дома). Говорят, огонь мужик был, прозвище Коробков носил за силу и ловкость. Второй сын – Андрей Сергеевич – красавец, богатырь, гармонист и грамотей. Вся семья была грамотной, все умели читать и писать, и в доме водились книги. До наших дней сохранились технические издания, принадлежавшие деду Андрею…

Дмитрий Сергеевич – самый головастый и «ухажёристый» до самой смерти (жил он в Новосибирске) занимал высокое положение в торговле».

О своем отце Анна Васильевна пишет, что был он самым смирным и тихим из братьев и помогал матери в домашних делах.

Отец Анны, Василий Сергеевич, и его жена Мария Дмитриевна Дубынины имели шестерых детей. «Все учились в Дубынинской начальной школе, - пишет Анна Васильевна, - а потом мытарились по квартирам и интернатам в городах и селах, где пришлось оканчивать среднюю школу. Все шестеро прошли через руки Шляпкина Г. И. в разные годы и в разных школах. А я в Бурнинской школе, где училась в 5 классе, еще застала Нагорного Мефодия Прохоровича – учителя математики – и училась у него… Школьная жизнь нашего поколения хорошо описана у В. Распутина в «Уроках французского»… После окончания школы старшие шли работать, помогали семье и учились заочно». Анна Васильевна с отличием окончила кооперативное училище и, работая, поступила на филологический факультет Иркутского государственного университета. Училась на одном курсе с будущим писателем Марком Сергеевым и, возможно, сама бы стала писать (многие отмечали самобытность её языка и мышления), но получилось так, что почти всю свою жизнь Анна Васильевна посвятила работе в книготорговле – распределяла поступления из Москвы по магазинам области.

Изучением истории родного села и края Анна Васильевна занялась в последние десять лет своей жизни – подняла документы в архивах, от районного до областного и центрального, опросила старожилов села и района. Что из этого получилось, можно судить по отзыву ее племянника Петра Романовича, редактора красноярской газеты «Наш край»: работа Анны Сергеевны, по его мнению, заслуживает ученой степени. Исследование делится на четыре раздела, посвященных изучению истории Приангарья, Иркутской области, Сибири и родной деревни.

- Мыслила Анна достаточно масштабно и в своей работе не коснулась лишь истории Москвы, - говорит её родная сестра Галина Васильевна, - и то лишь по той причины, что не любила Москву…

«Мои самые близкие друзья – книги», - говорила она. За свою жизнь собрала большую библиотеку и незадолго до смерти, в 2006 году, подарила часть книг (на старославянском языке) одной из Иркутских церквей. Мечтала Анна Васильевна и о своей личной книге, но этой мечте не суждено было сбыться. По какой-то причине не удалось издать её труды в Красноярске, потом за эту работу взялись в Братском районе, книгу подготовили к печати, но так до сих пор не издали. И познакомиться с трудом Анны Васильевны сегодня можно лишь отрывочно, по тем заметкам, что она оставила в родном селе.

ИЗЫСКАНИЯ АННЫ ДУБЫНИНОЙ

Первыми русскими людьми, поселившимися в Восточной Сибири, по мнению Анны Дубыниной, были выходцы из Великого Новгорода. В газете «Иркутские губернские ведомости» за 1857 год опубликованы воспоминания ленского старожила (из деревни Маркова), в которых говорится, что первыми выходцами на Лену были Антип, Подымах и Марко. Поселились они в угожем месте, где много было дичи и зверя. Особенно много было «кокушек» (кукушек) в соседнем лесу на горе. Оттого и прозвали ту гору Кокуй-гора, а со временем и вся местность стала называться Кокуй. Ну, поселились, стали жить-поживать. Сначала хорошо жили, дружно, потом стали ссориться из-за баб. Известное дело, все ссоры из-за баб бывают. Дальше – больше. Пошла вражда, давай делиться да расходиться. Бросили жребий: Антипу выпало остаться на старом месте, оттого там и прозываются все Антипины, Подымаху – вверх по Лене идти (отсюда Подымахины), а Марку - вниз плыть. Марку хотелось на старом месте остаться, стал он Антипа просить поменяться местами, но тот не согласился. Делать нечего, отплыл Марко вниз, сказав на прощание Антипу: «Будешь помнить меня». Марко колдуном был, и только он отплыл, появилась на сопке нечистая сила и стала пакостить Антипу… Вот так и появились деревни и фамилии Антипины, Подымахины,Марковы…

Анна Васильевна приходит к выводу: «В пользу того, что это были выходцы с северо-востока Руси, говорят и «чудские штучки» в виде нечистой силы… Известную достоверность рассказу придает тот факт, что первые Антипины в Илимском воеводстве появились с Лены, из Усть-Кутского уезда».

Что касается деревни Дубынина, пишет Анна Васильевна, то она не имеет столь конкретных указаний на своё происхождение, но предание гласит, что основательницей села была «Дубыня», сосланная из Великого Новгорода потомками Ивана Грозного, и в помощь ей были даны два сына-подростка. Была она очень высокого роста, могучего сложения, сильная, мужественная, бесстрашная. В деревне даже в 19 веке её называли Дубинчихой. Позднее так называли мощных, работящих женщин. Она одна преодолела в лодке страшный Долгий порог, который с тех пор получил своё второе название – Дубынинский. Ей же приписывают открытие больших ворот в пороге для прохода судов».

Дата прибытия и поселения Дубыни неизвестны, но по рассказам старожила деревни Т. И. Дубыниной, первые русские (Дубыня с сыновьями?) появились здесь в 1605 году. Историки могут не согласиться с этой датой, поскольку принято считать, что завоевание и заселение Восточной Сибири началось в послесмутное время, а Приангарья – только в 30-х годах 17 века. Но таково предание. Можно при этом опереться и на мнение краеведа В. Н. Шерстобоева, автора фундаментального труда «Илимская пашня», писавшего, что завоевание Восточной Сибири не могло происходить без появления промежуточных пунктов остановки, и делал вывод: многие ангарские деревни возникли гораздо раньше, чем принято считать официально.

Согласно архивным изысканиям Анны Васильевны, первое упоминание о Дубынино относится к 1675 году – в путевом дневнике Н. Спафария она названа как «деревня Ильина». Но и документы могут грешить.

«По переписи 1719-1722 гг. в деревне Ильиных значилось два двора и 14 душ мужского пола, - пишет Анна Васильевна. -1. Данило Дубынин – 50 лет, семь душ домашних и двое указаны посторонних – гулящих людей до 20 лет; Данило, видимо, вёл хозяйство брата Ильи Константиновича, так как в графе «примечание» есть пометка: «Этот у брата Дубынина – 70 лет». Илья грамотен и расписался сам: «Илья Константинов».

2. Михайло Дубинин – 48 лет, пять душ мужского пола (фамилия писалась то через «ы», то через «и»). Судя по названию деревни «Ильиных», Данило и Михайло братья и, значит, сыновья Ильи; и по возрасту больше подходят. Но указано – «у брата». Разница в возрасте – 20 лет. А по переписным книгам «крестьян Брацкого острогу за 1736 год», Даниле – 65 лет, семья шесть человек; Михайле – 68 лет, четыре человека. Чему верить?

По описи пашенного тягла крестьян Илимского уезда 1772 года по Падунской деревне числится девять домохозяев и среди них Василий Ильин Меньшой Дубынин и Осип Володимиров Дубынин. А ранее, в 1709 году, марта в 22 день, в челобитной Брацкого уезду Падунской деревни пашенный крестьянин Алекс. (Алексей, Александр?) Тимофеев пишет: «…в прошлом государь 1707 годе по указу Илимского воеводства по розыску, Брацкого уезду Падунской деревни сосед мой пашенный крестьянин Василий Ильин Большей Дубинин за смертное убийство в Брацку скажнен смертью». Осталась жена и два сына – Иван по одному, Терентий по другому году. Он (Тимофеев) женился в 1708 году «того кажненного на Васильеве жене Дубынина Татьяне». Взял ее себе в дом и потому просит ее тягло с него не спрашивать.

При малочисленности тогдашнего населения Приангарья фамилии редко повторялись без родственных связей. Что же заставило сыновей Ильи жить в другом месте – за 50 верст? Общая ли подвижность и неусидчивость населения той поры, семейные неурядицы или та же беда-эпидемия, которая унесла жизни Дубыни с внучкой?..

Деревня росла очень медленно (или дьяки воеводческой канцелярии много лет пользовались одним списком и подавали сведения – лишь бы отвязаться). По окладным книгам Братского острога за 1748 год в деревне по-прежнему числится два домохозяина: Данило Дубынин – шесть человек; Михаил Дубынин - четыре человека. По подушной же переписи за 1762 года указано, что у Данилы в 1745 г. семья была 15 человек, потом 4 умерло, один сдан в рекруты, 4 – родилось, и к 1762 году состояла из 14 человек. Кроме Данилы в деревне жили Андрей Михайлов, сын Дубынин – семья 12 человек, и Илья Савин – 2 человека. По окладной книги 1748 года двор Ильи Савина не упоминается…

Пожалуй, ни одна Ангарская деревня (и не только Ангарская) столько раз не меняла название, сколько наша. У Спафария она – Ильина; в чертежной книге с. Ремизова 1701 г. – Илюшкина деревня. В ревизских списках 1722 года и первом Российском атласе 1745 г. – она д. Ильиных; в некоторых сохранившихся клировых книгах – Долгопорожная; в 1784 г. – Ильинская; позднее в клировых книгах начинается путаница: д. Ильинская или Дубынинская, селение Ильинское или Дубынинское. С постройкой церкви в 1863 г. – село Ильинское официально а не официально – Дубынинское, Дубынина. После революции, когда уничтожалась всякая память о прошлом, в т. ч. и основателях поселений, и всё нивелировалось, многие названия деревень стали оканчиваться на «о». Дубынино. Причем официальное название села Ильинское никто не отменял, и в центре села до 1940-х красовалась табличка «с. Ильинское».

И БЫЛИ ТЕ ЛЮДИ КРАСИВЫМИ

В поле зрения Анны Дубыниной не только глубокая древность, но и относительно близкая нам история. Людей, которые её творили, в Дубынино ещё помнят:

- До недавнего времени у нас проживало три Ивана Васильевича, и различали их «по-царски», - одного звали Иваном Первым, других – Вторым и Третьим. До Ивана Четвертого – Грозного – дело не дошло, Дубынино пошло на спад, и поубавилось не только Иванов, но и Александров, коих тоже было не меньше троих. По крайней мере, Александр Первый и Второй в Дубынино жили…

«И были те люди красивыми», - пишет Анна Сергеевна. «Огромные синие глаза, пышная русая коса ниже пояса, легкая, летящая походка, - так описывает она свою маму, Марию Дмитриевну. - Была она певунья и плясунья, характера доброго и приветливого, любила и умела принять гостей. К случаю вспоминала: «Когда дядя Коля Романов вернулся из тюрьмы, единственный из репрессированных, была большая гулянка. И как мы трое запели – две десятилинейные лампы угасли. А когда уж мужики с войны поприходили, мы с Ваней Исаковым в любой компании первыми выскакивали на круг. До того доплясали, что дедушка (Василий Сергеевич, отец Анны – авт.) приревновал меня».

Летом в нашем краю деревни из взрослых оставалась одна безногая бабка Лисафета Андреева. С помощью табуретки она допрыгивала до завалинки и сидела там весь день, каким-то образом умудряясь следить за всей ребятней… У нас тоже было много обязанностей – следить за домом и малышней, полоть и поливать огород, прогнать и загнать скотину, накормить куриц и следить, чтобы они не попали в чужой огород, а их самих не съели собаки… Кроме того, мы успевали накупаться до синевы, несколько раз на день подраться и помириться, накопать картошки и набрать грибов и ягод… Но вот наступали сумерки, и мы все собирались на берегу. Притихшие, утомленные и всегда голодные, мы терпеливо всматривались в речную даль, ожидая, когда из-за острова покажутся лодки. Отцов почти ни у кого не было, у нас был папа, но летом он дома почти не жил, работал с молодежью на островах в Елани. Поэтому ждали только матерей, самых красивых и самых главных. И они приплывали в лодках на веслах в любую погоду и при любой волне, иногда уже в темноте, голодные, усталые, еще издали ощупывая нас глазами – все ли целы и живы. Нежностей не было, не до них. Надо успеть подоить коров, сварить и накормить нас, что-то залатать… да мало ли дел. А утром с восходом солнца опять по кругу... Теперь я удивляюсь, как мама успевала всё и когда она спала. Не было ни порошков, ни стиральных машин, ни электричества… А еще обладала она абсолютным слухом, который даже в старости не изменил ей, тонким вкусом, чувством меры и цвета. Эта неграмотная женщина безошибочно определяла любые цвета, знала толк в их сочетаниях и различала около тридцати оттенков белого. Говорят, самые тонкие художники различают около сорока. И парадокс – при такой одаренной натуре не любила цветы…

Какой же крепости, физической и нравственной, были эти люди, если пройдя все круги ада, не сломались, не ожесточились, не потеряли веры и сердечности… Мама часто вспоминала: «Какой раньше народ красивый и живой был. У нас на Устье Федосья Ивана Егорова была – уже трое детей, а век бы на неё смотрел. Что лицом, что фигурой удалась. Бывало, выйдет в поле жать, сама красивая, нарукавники белые, запоет – в бору отдается, мужики работу бросали и слушали. Или возьмем Михаила нашего, он на спор по первопутку (первому снегу) на гору на цыпочках взлетал, не оставляя следов. Не зря его «Коробков» прозвали». А про себя мама говорила: «Могу похвастать – никого ни с кем за всю жизнь не поссорила, никому на худо не посоветовала».

* * *

«В настоящее время моя деревня существует под прежним названием, но это уже совсем другое селение и совсем другие люди, - писала Анна Васильевна в очерке «Моя деревенька». – И всё же что-то разлито в окружающей природе или передалось от ауры старой деревни… Новгородский ли неугомонный дух, передававшийся из поколения в поколение, красота ли окружающей местности наложили отпечаток на характер дубынинских жителей, но только неуловимо они чем-то отличались от жителей соседних деревень. С одного взгляда приклеить не отмываемое прозвище, уметь форсисто одеться (по-местному – поставить копейку на ребро), на лету сочинить частушку, просмеять… Зная себе цену и умея «раскусить» человека, они, тем не менее, старались как бы принизить себя, представить этакими недалекими простачками… Это проявлялось даже в таких бытовых мелочах, как приём гостей: «Не обессудьте, гости дорогие, не побрезгуйте, запуталась (или запурхалась), ребятишки, скотишко, ничо (или, чаще, никаво) не успеваю». Эта привычка к самоуничижению еще осталась у немногих дубынинских старожилов, но теперь она воспринимается окружающими как факт, позволяющий им утвердиться в своем превосходстве».

Словно дополняя мысль Анны Васильевны, её сестра Галина говорит, что в Дубынино всё ярче, крепче и сочнее: «Про Антоновских, к примеру, говорили, что у них чай жидкий». Правда, антоновские, в свой черед, за ответом в карман не лезли…