Во-первых: «Мы успели»

«Мы успели, в гости к Богу не бывает опозданий» – то ли пел, то ли шептал я слова Владимира Семёновича, удобно устраиваясь в кресле самолёта и счастливо улыбаясь. Вполне допускаю, что улыбка моя выглядела глупо, но тогда я не думал об этом. Да и вообще. О чём я только думал? Не к соседу побеседовать, даже не за семь вёрст киселя хлебать собрались. На Святую землю! Впрочем, наверное, лучше по порядку.

Я Юрий. Мне сорок девять. И я уже двенадцать лет инвалид-колясочник. Но это не мешает. Скорее наоборот — помогает. Рядом со мной только те, кому я действительно необходим. Я начал писать, говорят неплохо. Мне дарит свою любовь единственная, которую я ждал всю жизнь. И, главное, я пришёл к Богу. Или Бог пришёл ко мне. Я не просто верю в него. Я точно знаю, два и два сложить умею, Бог есть. Даже, так любимая многими «реалистами», теория Дарвина, своей полной несостоятельностью, доказывает это. Да и чем ещё объяснить чудеса, главное из которых возникновение жизни? Впрочем, убеждений своих никому не навязываю. Это я к главному пытаюсь подойти.

Отец мой духовный Андрей, настоятель храма «Всех святых, в земле Российской просиявших», ещё в мирской своей жизни был моим хорошим знакомым. В бытность советскую работали мы в одной организации, впрочем, ненадолго пережившую своего главного работодателя – СССР. Оба мы были молоды, интересы и увлечения, в силу этого, были близки. А тогда, надо сказать, интересы были проще и чище. Не ратую я за «Союз», и понимаю, нынешняя вакханалия – его наследие. Но повторюсь, было проще и чище. Я уволился с работы перед самым распадом «Великого и нерушимого». Поболтало меня, поматросило, как и всех, раскрутило и бросило. В девяносто четвёртом инвалидом стал по болезни. Вскоре и один совсем остался, так мне думалось. Не сломался. Стихи помогли. Все чувства им отдавал, вот и не одурел совсем. А потом судьба вновь нас свела с Андреем – отцом Андреем. Он тоже уволился с работы. В то же время смутное, что и я. Но сделал это не в поисках лучшей доли, а твёрдо решив отдать себя служению, служению Богу. Андрей поступил в духовную семинарию, будучи в браке и имея сына. Мы много потом вспоминали с ним те времена и рассказывали друг другу о дальнейшей своей жизни. Так получилось, что прикипели мы друг к другу, встречались, беседовали о душе и о Боге. Батюшка, так я теперь к нему обращался, и знакомых своих и друзей стал ко мне приглашать. А мне и лучше. И сам много интересного узнавал, и из дома стал выезжать, да и стихи мои слушателей обрели. Кстати, батюшка и сам, как оказалось, неплохо сочиняет.
Открыв очередной раз двери квартиры перед батюшкой, я отъехал, склонив голову в ожидании благословления,

– Я сегодня с гостями, брат Георгий – опустив руку мне на голову, сказал отец Андрей.

В двери зашли Владыка и ещё один священнослужитель. Поцеловав руку отца Максимилиана, я с интересом посмотрел на третьего гостя.

– Знакомься, Юра – сказал батюшка – отец Игорь, диакон.

Гости прошли к столу, и потекла беседа. Оказалось, отец Игорь летел самолётом домой в Иркутск, где и нёс службу в храме Ксении Петербургской. Но погода, как оказалось позже, в этот день сыграла на моей стороне. Иркутск не принимал и посадку произвели в Братске. Пассажиров разместили в гостинице аэропорта, а отец Игорь позвонил друзьям. Так мы и встретились впервые. Этот бородатый, крепкого телосложения батюшка располагал к себе сразу же. Весёлый и в меру говорливый, он, я думаю, легко пришёлся бы ко двору в любой компании. Оказалось, что послушание отец Игорь проходил в иркутском центре реабилитации инвалидов имени Дикуля. Он помогал инвалидам, в том числе и колясочникам, посещать Святые земли и совершать прочие путешествия, что иначе было бы им недоступно.

– Святые земли. Здорово! Вот бы и мне туда – сказал я, просто, что бы что-то сказать, ни на что не надеясь.

– Готовьте загранпаспорт, придумаем что-нибудь к октябрю, ноябрю – почти сразу отреагировал диакон Игорь.
Это было весной, ранней.

Декабрь, костяшками своей ледяной длани, постукивал в окно. Никаких известий из Иркутска не приходило. Я конечно и не надеялся ни на что, о чём постоянно говорил тем, кому успел рассказать про сказочный шанс. Да и себя постоянно одёргивал в своих мечтаниях. Но загранпаспорт, с помощью отца Андрея почему-то выправил и, тщательно это скрывая, ждал. И вдруг раздался телефонный звонок. Нет, неправильно выразился, не вдруг. Звонят мне часто. Это я потом так подумал, когда собеседник на том конце провода спросил: – Ну что? В Израиль-то поедешь? Я вдруг растерялся. Вот ведь как, ждал, готовился, в голове всё прокручивал, а случилось – заробел. Вместо того, что бы ответить батюшке «да», замямлил что-то о здоровье, о согласовании с врачами и женой. И… положил трубку. И, вот тут-то до меня дошло, тут-то я и испытал липкое чувство страха. Неужели я отказался? Вдруг уже не предложат ехать, никуда и никогда?! Что бы хотя бы как-то оправдаться перед самим собой, заговорил с женой: – Может правда, не стоит? Нет, ну, правда, Лида! Да и врач не разрешила бы.

– Ты же всю жизнь жалеть будешь – справедливо заметила жена.

– А врачу сейчас позвоним.

Всё и решилось. И отец Андрей перезвонил. И супруга быстро собрала в дорогу, с женской непреклонностью заставив взять с собой пуховик и зимние сапоги (это в Израиль-то) Потом я не раз, с благодарностью, вспоминал эту мудрую непреклонность любящего человека.

В Иркутск приехали уже вечером. Созвонились с отцом Игорем, подобрав его где-то на городских улочках. Так как самолёт отлетал утром, решили воспользоваться гостеприимством иркутян и заночевали в центре Дикуля. На мой вопрос «Где остальная группа?» отец Игорь ответил «Завтра в аэропорту встретимся». Ну, завтра так завтра. И я, уткнувшись носом в подушку, засопел.

Утром, ещё затемно, поехали в аэропорт. Зимнее утро встретило нас сибирским морозцем. Но что сибиряку мороз, когда он в пуховике? Инвалиды, в иркутском аэропорту, осуществляют посадку в самолёт почему-то через медпункт. Там я и встретился ещё с одним счастливым инвалидом. Николай Андреевич – представился он всем. И, несмотря на то, что у него ног не было совсем, и на левом глазу была повязка, он будто светился. Я потом узнал от него, что работая в каком-то забайкальском приходе чтецом, он тоже случайно услышал об отце Игоре, списался с ним и, спустя год собрался на Святую землю. И столько было радости в его единственном глазу, что она освещала всех окружающих. В медпункте нас собралось шесть человек: отцы Андрей и Игорь, сын отца Андрея и друг отца Игоря, ну и, собственно говоря, мы – два счастливых инвалида. Я тепло попрощался с батюшкой Андреем, и они с сыном оставили нас. Некоторое одиночество, на миг посетившее меня, тут же и исчезло. Впереди ждали новые встречи, новые знакомства и новая, пусть совсем короткая, но богатая событиями, жизнь. Интересно, подумал я, чем занимаются сейчас остальные члены нашей паломнической группы? Мысленно я уже знакомился с ними. В самолёте пообщаемся, решил я и улыбнулся в бороду. Ах, да! Совсем забыл сказать. Я решил отпустить бороду. Нет, совсем не из суеверия, как поступают некоторые спортсмены и иже с ними. Просто так представлялся мне образ русского паломника. То, что удалось насобирать на лице, ещё бородой не было, но уже изрядно щетинилось. Оставшись в медпункте вчетвером, мы быстренько перезнакомились. Трёх членов нашей компании я вам уже ненавязчиво представил. Четвёртым был друг диакона

– Александр Владимирович Гагаркин, вольный каменщик. Мой верный друг и надёжный помощник – отрекомендовал его отец Игорь.

– Нисколько ни масон, а действительно с камнем работает.

Уже в начале наших странствий стало ясно, насколько Александр Владимирович неординарный человек. Ну, об этом потом. А пока он отличался от нас только своей возмутительной безбородостью. Время шло, а никто за нами не шёл. От вынужденного безделья мы даже на весах меня в килограммах измерили. В пуховике, сапогах и с коляской вместе, я крутанул стрелку весов к цифре 124. Даже если убрать лишнее, ближе к центнеру. Весомое известие.

Наконец пришли за нами носильщики. Описывать процесс перемещения ими меня в самолёт не стану, по этическим соображениям. Одно запомнилось, с трудом дотащив меня до первого ряда экономкласса, буквально уронив на первое же кресло, один из них еле дыша, изрёк: – Тяжёл ты, отец! Так и не понял, из-за бороды, или из-за «тяжёл» стал я отцом. Сидя на первом ряду, я снова не увидел никого из своей группы. Ну, теперь уж в Москве. Пять с половиной часов полёта пролетели, извиняюсь за каламбур, незаметно. Хороший сервис и непродолжительный сон сократили расстояние. По обе стороны от меня расположились молодые мамочки с детьми, и я чувствовал себя мудрым дедом, в окружении внуков.
Москва, это уже даже не Иркутск. Тут, надо понимать, культурнее как-то. Там у них и узкое кресло на колёсиках, чтобы инвалида между рядов везти, и автомобиль с подъёмником для подъёма оного в самолёт и спуска из самолёта. Два, специально обученных работника, сопровождают до зала ожидания и потом производят посадку на следующий рейс. Ну, вообщем там вам, как говорится, не тут. Да! Ожидая самолёт в Израиль, я узнал интересную новость, никакая группа с нами не летит. У всех вдруг перед отлётом нашлись причины отказаться. Так что мы, как истинные паломники по Святым местам, будем передвигаться одни, ну то есть вчетвером.

Два часа ожидания и четыре часа перелёта остались позади и, вот мы уже в аэропорту, города Израиль, Бен-Гуриона. Аэропорт Бен-Гуриона считается самым безопасным в мире. Забегая вперёд, скажу, что мы в этом убедились на обратном пути. А пока чувство эйфории заглушало все другие чувства и глазам виделось только хорошее. Хорошие люди получали багаж вместе с нами. Хорошие полицейские, хорошо смотрели на прилетевших и на встречающих. И всюду были хорошие евреи: в меховых шапках и без них, с пейсами и без, в окружении бесконечных родственников и совершенно одни (так по-хорошему одни).

Отец Игорь и Александр Владимирович поспешили взять напрокат автомобиль, т.к. была суббота и у хороших евреев тора предусматривает шаббат, т.е. воздержание в седьмой день тамошней недели от всяческой деятельности. Вполне можно было остаться без средства передвижения. А на общественном транспорте, с нашими грандиозными планами, не наездишься – хлопотно и дорого.

– Ну, слава Богу, успели! – радостно сообщил отец Игорь. В моей голове автоматически щёлкнул тумблер, завертелась бобина, и Владимир Семёнович запел: «Мы успели…» Усилием воли я нажал клавишу стоп и продолжил слушать.

– Значит так – продолжил диакон – Сейчас я вам покажу грейпфрутовый сад, здесь недалеко, прямо на территории аэропорта. Отдохнём там и поедем паломничать. Сгрузив весь багаж на тележку, а тележки там повсюду, мы отправились в сад. Солнце над Тель-Авивом, весело моргая лучиками, подсматривало, как паломники из России кушали очень сочные и почти не горькие, красные внутри, Бен-Гурионовские грейпфруты. Отец Игорь был здесь уже семнадцатый раз и, как профессиональный гид, прямо от садовых скамеек начал обзорную экскурсию. Ладонь его двигалась от одного куска открывающейся из сада панорамы Израиля к другому. И повсюду происходило что-то святое, везде ступала нога какого-то святого. Голос отца Игоря вдруг взорвался в моей голове надрывной хрипотцой: «Мы успели, в гости к Богу не бывает опозданий!»…

Во-вторых: «Ослик»

– В дорогу, пилигримы – расслышал я сквозь музыку в голове голос диакона – Пора седлать нашего коня, заждался, небось. Собрав остатки фруктовой трапезы, с целью утилизации их в ближайшей урне, отправились мы в пункт проката машин. Проходя мимо выставленных в ряд красавцев иностранного автопрома, я тщетно пытался угадать нашу машину. Каждый раз, когда мой взгляд услаждал какой-нибудь четырёхколёсный красавец, мы шли мимо. Где-то в середине автомобильного строя мы, наконец, остановились. Здесь легковушки были попроще, но вполне подходящие для четвёрки непритязательных паломников. Но я снова поторопился. Видимо просто не учёл, что Святая земля изобилует чудесами, на ней происходящими. Прямо у выезда со стоянки это чудо нас и ждало. Широко раскрытыми, от ужаса, глазами-фарами, и вздыбившись, по-кошачьи, маленьким салоном, на нас и на нашу поклажу вопросительно взирала машина. Опять преувеличиваю – машинка. Размером она была сопоставима с легендой советских малолитражек, производства Запорожского автомобильного завода.

– А как нам? Всем сюда? – как-то, растягивая слова, спросил я.

– Ничего, ничего – проговорил отец Игорь, внимательно осматривая и ощупывая взятый им напрокат автомобильчик.

– Оно конечно, ничего. Но обещали коня, а тут ослик – съязвил я.

– Говорят, в «Запорожец» двадцать человек запихнуть можно было – подбадривая, то ли нас, то ли себя, продолжил он – А нас-то и всего четверо.

– И коляски две и багажа на пятерых – добавил я здорового сарказма.

– Всё чем могу – улыбнулся, то ли виновато, то ли задорно батюшка.

– Надо было по интернету загодя побеспокоиться. А так, всё что было. Хорошо, что так. Но с молитвой и со смекалкой всё и сладится.

Всё и сладилось. Будто чувствуя себя виноватым, «Сузуки», так звали нашего «ослика», широко распахнул боковые двери и багажник. Мне даже на миг действительно представился ослик, услужливо подставляющий спину. Отец Игорь, перекрестившись и пророкотав Отче наш, вместе с Александром Владимировичем, взялись за дело. Говорят, не отрываясь можно наблюдать за течением воды, горением огня и хорошей работой. Поэтому попытаюсь живописать хорошую работу. Мне не жалко – наблюдайте.

Я уже говорил ранее, что отец Игорь крепкого телосложения. Это я преуменьшил. Телосложение у батюшки могучее. Поэтому не так уж сложно представить как он, взяв меня под руки, поднял с кресла и пересадил на переднее сиденье автомобильчика. Со вторым инвалидом, Николаем, было ещё проще, т.к. он и весил-то чуть больше шестидесяти, и мог сам передвигаться на руках. Он расположился слева, сзади. Затем у наших колясок снимались колёса и ставились между передними креслами. И, наконец, в машину с четырьмя инвалидами, учитывая обезножевшие коляски, укладывался багаж. От полика и до груди втискивалось всё, что получалось туда втиснуть. Хлопком дверок, утрамбовав заваленных вещами нас с Николаем, на заднее сиденье втискивался отец Игорь и, уложив на колени оставшееся, подавал мне ремень безопасности. Последним за руль усаживался Александр Владимирович. И его место было единственным, по понятным причинам, не являющимся багажным отсеком. Он пристёгивал наши с ним ремни безопасности и включал зажигание.

Я специально так подробно описываю процесс размещения нас в автомобильчике, дабы это не казалось чудом. Ну и, может быть, что бы самому себя убедить в этом.

Наш ослик весело выскочил из аэропорта и не спеша засеменил по израильским дорогам, ритмично помахивая хвостиком выхлопных газов. Я этого конечно не видел. Но и бесхвостого ослика я видел только в мультфильме про Винни-Пуха. Пусть наш ослик будет с хвостиком.

Ох уж, эти израильские дороги! Нам, с нашими малопроезжими, но многоверстовыми, с расстоянием между соседними указателями не менее десяти, а то и ста километров, было как-то непривычно тесно на них. Первым пунктом паломничества, по плану нашего проводника-батюшки, был арабский пригород Тель-Авива, Яффа. Ослика не пришпоривали, но глаза всё-равно не успевали за мельканием дорожных знаков, разметки и указателей населённых пунктов. В результате, выехав в правильном направлении, мы очень скоро потерялись. Оно конечно, если бы тайга, болота, да буреломы. Тогда что ж. А тут ни затёсочки на сосне, ни просеки, ничего глазу привычного. Да и гид наш из-за багажа пути почти не обозревал. А дорог много, все под номерами, все в разные стороны петляют. Пока петляли, батюшка нам о пейзажах открывающихся рассказывал, о евреях и арабах, об истории Израиля и Палестины, предлагая посмотреть вокруг. А посмотреть, надо сказать, было на что, да и слушать было интересно. Слева и справа сменяли друг друга сады и плодоносящие поля, подсказывая нам, что мы уже не в черте города.

– А когда-то, когда в 1948 году ООН образовывало Израиль, как самостоятельное государство на территории Палестины, здесь были болота – говорил Отец Игорь – А не болота, так пустыни. Всё евреи осушили и оросили. Кибуцы создали – колхозы еврейские. Не советские колхозы, настоящие. В Израиле члены кибуцев, люди уважаемые.

Глядя на дело рук израильских колхозников, я тоже испытал к ним чувство уважения. Не знаю, сколько бы мы ещё плутали и любовались садами, но батюшка решил ориентироваться по солнцу. И это дало свои результаты. Когда солнце уже окунало тело своё в Средиземное море, мы въехали в Яффу.

– Яффа древнейший город-порт Израиля. Паломники именно через Яффу направлялись в Иерусалим – продолжал наш персональный гид.

Средиземное море дышало холодным для здешних мест зимним ветром. Тут-то я и вспомнил с радостью, что Лида меня заставила взять пуховик. Солнце нырнуло в море с головой, и воздух остывал. Сейчас Яффа и Тель-Авив объеденены и управляются одним муниципалитетом. Яффа превратился в туристический центр. Это я потом, дома, в интернете вычитаю. А тогда…

– Ладно, путники, – сказал вдруг батюшка – пора уже и чрево успокоить, не вкушавшее сегодня благ земных Христовых. Вот замечательная лавочка у моря. Прошу.

И быстро выложив на неё нехитрый наш ужин, любезно предоставленный нам компанией «Аэрофлот» ещё в полёте, и прозорливо нами поделенный и сэкономленный, пригласил всех к столу. Мы, обдуваемые прохладным ночным дыханием Средиземного моря, с молитвой приступили к трапезе. Многие ли могут похвалиться тем же? Одна из местных кошек, удивлённая непривычным зрелищем и прельщённая запахами, вальяжно приблизилась. Так как пост рождественский не позволял нам вкушать скоромного, всё это было любезно предложено гостье. Хотя гостями, наверное, были мы. Кошка милостиво приняла наше угощение, но и только. Попытавшегося погладить её Николая, она ударила лапкой по протянутой руке и, с подобающим ситуации достоинством, удалилась.

– Дикая – резюмировал оскорблённый Николай.

Перед сном мы решили прогуляться, и отправились к стоящему неподалёку католическому храму «Святого Петра». Эта прогулка явилась первым, но далеко не последним испытанием ходовых качеств моей инвалидной коляски. Дорога к храму шла в гору, круто шла. Литые колёса моей «Надежды», предназначенные для паркета, а не для мощённой разнокалиберным камнем дороги, подбрасывали меня и пытались сбросить с сиденья. И только моё нежелание, и мастерство отца Игоря, выбирающего дорогу поровнее, не позволяли этому случиться. В брызжущем свете уличных фонарей бликовали отполированные, возможно ступнями паломников, возможно сапогами наполеоновских солдат, булыжники прихрамовой площади. Статуи французских гренадеров охраняли журчащие фонтаны и каменные фигурки животных. На обратном пути к морю нам навстречу вышел мужчина и стал приглашать куда-то. Оказалось, что это хозяин общественного туалета. Увидев инвалидов, он предложил посетить его заведение абсолютно бесплатно. Надо заметить, там были все условия для инвалидов. Впрочем, я не об этом хочу сказать, а о радушии человеческом. Спать мы с Николаем легли в салоне нашего верного «ослика». А батюшка с Александром Владимировичем, взяв спальные мешки, расположились где-то в парке. Ночь была долгой и холодной. В тесном салоне трудно согреться, движения ограничены, от постоянного лежания в одном положении ужасно болит спина. Иногда удавалось забыться коротким сном. А бессонницу я коротал, глядя на ночную жизнь Яффы, благо машина была припаркована у ночного кафе. Наблюдая за его посетителями, в основном арабами, пьющими кофе, курящими кальян и мирно беседующими, я дождался рассвета. Долгожданный приход наших спутников обрадовал меня не меньше, чем восход солнца. Как только отец Игорь открыл салон «Сузуки» и сложил кресло, тем самым придав мне вертикальное положение, жизнь стала налаживаться. Боль в спине исчезла, прогретый солнышком воздух, устраиваясь в открытом салоне, щедро делился своим теплом с нами. И всё было ещё впереди. Размяв на улице одеревеневшее тело, я снова был готов ко всему.

Следующим пунктом нашего паломничества стал город Лод (ранее Лидда) и греческий православный храм «Георгия Победоносца». Именно в Лидде был рождён низвергнувший Змея, и там же он был погребён. Дожидаясь одиннадцати утра, времени открытия храма, мы с Николаем стояли перед его воротами, точнее сидели на колясках – грелись на солнышке. Батюшка и Александр Владимирович ждали в машине. Вскоре к храму подошли ещё четверо русских. Не успели мы с ними и словом обмолвиться, как были облагодетельствованы милостыней, всунутой нам в ладони. Было немного неудобно. Но осознание того, что помогаешь людям творить добро, заставило смиренно принять поданное. Доход, естественно отданный нами в общую кассу, составил тридцать шекелей. Если по курсу, это 8 долларов, 6 евро, или 143 рубля. Ровно в одиннадцать храм был открыт и мы попали на литургию. Служба сопровождалась мужским греко-арабским пением. По окончании её нам милостиво предложили исповедаться и причаститься. Спросили наши имена. Николай представился первым. Николас, повторил батюшка-грек. Георгий, сказал я. Георгиус, заключил батюшка, положив руку мне на голову. С этого момента, до самого возвращения мы, в общении, были Николас и Георгиус. Впрочем, это нисколько нас не задевало. Причастившись кровью и телом Христовым – вином и большим куском хлеба, мы были приглашены гостеприимными греками в трапезную на именины святой Варвары. Помолившись над могилой Георгия, находившейся под полом храма и разделённой с ним отверстием, забранным кованной решёткой, мы отправились в трапезную. Греки очень хорошо относятся к нам – русским. В Израиле я в этом убеждался не раз. Хотя, подозреваю, они ко всем так относятся. В трапезной настоятель храма усадил отца Игоря рядом с собой и долго беседовал. Нас хорошо угощали и поднесли по пол рюмочки коричневой жидкости, назвав оную квасом. Я был немало удивлён такой малости. Но попробовав этот «квас», я ощутил терпкий привкус неплохого коньяка. Немного «наквасившись» и попрощавшись с хозяевами, мы направили «ослика» в сторону «Горненского» женского монастыря, находящегося в Нагорной местности недалеко от Иерусалима. Дорога, ведущая к монастырю, изобиловала очень крутыми подъёмами. По обочинам её открывался сказочный пейзаж смешанного леса. «Ослик», тяжело пыхтя карабкался вверх. И мне вдруг показалось, что он корит нас. В голове начали складываться строки:

«Сузуки» в рёв:
– Опять гора!
Не жалко вам моих Колёс-то?
– Не плачь, родной! Здесь просто рай!
– Ну, да! Вам рай, а мне непросто.

Всё меньше сил, всё больше слов.
Дорога каждый миг длиннее.
Вы б лучше наняли ослов,
Они, ослы-то, посильнее.

Они бы вас свозили в рай,
А после б вывезли из рая.
– «Сузуки», ты не унывай!
Здесь унывать нельзя – Израиль!

К тому ж унынье – это грех.
Нельзя грешить в гостях у Бога.
– Да ну вас, братцы, к Богу всех!
Глядите лучше на дорогу.

Он, обиженно урча, всё же послушно тащил нас в гору…

В-третьих: «В городе кошек»

«Опять кошка! Да ещё и чёрная!» – удивился я. За время пребывания на Святой земле мне ещё не встречались собаки, только кошки. Эта, чёрная, будто прочитав мои мысли, поспешила скрыться за рясами двух монахинь «Горненского» женского монастыря.

Была суббота – шаббат. В этот день никакой, уважающий себя, иудей не работает. Зато позволен отдых. И многие «хорошие» евреи едут за город, в том числе и по святым местам. На дороге, ведущей к монастырю, образовалось скопление машин и израильтян, для которых его окрестности являются одним из любимейших мест отдыха. И от Иерусалима всего-то в четырёх километрах. Но наш «ослик», пользуясь своими небольшими размерами, ловко проскальзывая между, габаритными, семейными минивэнами и внедорожниками, затащил нас на гору. Перед русскими паломниками были распахнуты ворота «Горненского» монастыря, и мы въехали на территорию. Освободившись от седоков и поклажи «ослик», тяжело дыша, пользовался короткой передышкой. Нам тоже хотелось размять косточки. Отец Игорь катил мою коляску по асфальтированной внутримонастырской дороге и по его мощеным площадкам и дворикам. Надо сказать, что окружающее нас великолепие радовало глаз. Я всегда удивлялся красоте православных храмов и церквей, особо русских. Хотя, что я видел кроме русских храмов, церквей и часовенок? Я попытался сравнить их с виденными мною здесь греческими храмами. Нет, наши всё-таки лучше, величественней.

– А купола храма «Всех святых, в земле Российской просиявших» были покрыты позолотой только в 2009 году – продолжал знакомить нас с монастырём батюшка.

– А здесь что? – полюбопытствовал я, проходя мимо небольшой каменной постройки, в которую вошли две монахини. Помните? Ну, те, за которыми ещё чёрная кошка пряталась.

– Что? А, это лавка церковная. Иконки, крестики, свечи. Можно и службы здесь же заказать: литургию, молебен, или сорокоуст. Только тут, в отличие от греческих монастырей, всё дороже.

Действительно, вспомнилось мне, в храме «Святого Георгия» я заказывал молебен и литургии совершенно бесплатно. Так что тут и за копейку дороже получится. Но супруга очень просила о том, чтобы я сорокоуст на святой земле заказал за здравие родных и близких. Греки же не знают что это за служба. Эх! Да что я, совсем, что ли нищий? Жену не уважу, родственников обижу?

– Ну, дороже, так дороже. Поехали в лавку.

– Поехали – крякнул отец Игорь, переваливая нас с коляской через задиристый порог церковной лавки. Подвезя меня к прилавку, за которым стояла монахиня в очках, он сказал – Здесь службы заказывают – и начал осматривать выставленные товары.

– Мне за здравие, пожалуйста. На полгода – попросил я и протянул составленный ещё дома список близких, количеством в девятнадцать человек. Небольшой денежный запас в двух валютах, внушал мне надежду на достаточную платёжеспособность. Ну, сколько уже можно себя обманывать?

– Восемьсот сорок долларов – резануло уши

Скромнее надо быть, упрекнул я мысленно сам себя, скромнее.

– А если сорокоуст? – уже не так самоуверенно спросил я

Поправив очки и поколдовав над чем-то, монахиня ласково произнесла:

– Двести семьдесят три доллара.

И это было уже как-то по-божески, если вспомнить первую цифру. Открыв барсетку, я сразу же приметил купюру достоинством двести евро.

– А в евро сколько? – задал я очередной вопрос.

– Сто семьдесят восемь – положив калькулятор на витрину и ставя ударение на каждом слове, окончательно подытожила «сестра».

Вздохнув, я протянул евро. Монахиня, подарив мне улыбку, взяла их.

– Однако! – покидая лавку выразил я свои чувства с пылом Кисы Воробьянинова, просматривающего ресторанное меню. И… глубоко вдохнул монастырский воздух – халява!

Окончив прогулку по территории монастыря, мы погрузились на отдохнувшего и повеселевшего «ослика», и продолжили паломничество. С горки машинка катилась легко по уже изрядно опустевшей дороге. А дорога вела нас в восточный Иерусалим, к Гефсиманскому саду. В саду этом Иисус молил отца своего пронести чашу мук своих мимо него. Въехав на Масличную гору, и найдя удобную для остановки площадку прямо в саду, мы собрались потрапезничать. Батюшка с Александром Владимировичем и Николасом сочиняли стол из купленных в городе нехитрых припасов, а мы с «осликом» любовались древним Иерусалимом, лежащим перед нами как на ладони. Ну, если честно, на ладони была стена старого города и возвышающаяся над ней мечеть «Купол скалы». Но, все равно, красота сказочная!

– Георгиус! Подъезжай, стол накрыт – позвал отец Игорь – Сейчас покушаем и спустимся к гробнице Богородицы, а потом крестным путём пойдём к храму «Гроба Господня». Только мы расселись у «стола», появились всадники – два араба, скачущие верхом. Вот и поужинали! Видимо нельзя здесь. «Нельзя здесь! Нельзя здесь!», цокотом по асфальту раздавалось всё ближе. И аппетит куда-то делся…

– Расскакались тут. Поесть спокойно не дадут – нарочито громко бросил я в сторону проскакавших мимо верховых и, откусив большой кусок арабской лепёшки, густо намазанной овощной пастой, храбро зажевал…

– Ну, поблагодарим Господа нашего – сказал отец Игорь по окончании трапезы

– Благодарим тя, Христе Боже наш… – начал он и, закончив чтение, добавил

– Теперь, братья, и в дорогу со спокойной совестью.

Так и сделали. Выехав из сада и спустившись, в сторону Иерусалима, к подножию Елеонской горы метров на пятьсот, мы оказались у церкви «Успения Пресвятой Богородицы». Такое я видел впервые. Это была пещерная церковь. Над поверхностью земли, которая скорее была дном ямы, окружённой с четырёх сторон каменной стеной, возвышались ворота. И прямо от них вели вниз ступени к самой гробнице Богородицы. Таксисты арабы, а надо сказать, что все таксисты на дорогах Израиля и Палестины, виденные мною, неизменно оказывались арабами, о чём-то оживлённо разговаривали. Увидев нас, они громко загалдели. Тут надо отметить, что все палестинские арабы, особенно дети, галдят. Да, ещё лица у них простые и добрые, правда, не без восточной хитринки. Тут же к нам подбежали помощники, предлагая свои услуги по транспортировке инвалидов, хоть до самой гробницы и обратно. Но отец Игорь вежливо отказался и, заправив полы подрясника за пояс, взялся за дело. Надо было видеть глаза разочарованных нашим отказом палестинцев. В них недовольство сменялось удивлением и уважением, при виде происходящего. А батюшка, между тем, взяв коляску за рукояти, надавил, и поставил её на задние колёса. И в таком положении стал спускаться со мной по ступеням. То же самое проделывал и Александр Владимирович с Николасом. Спустившись на прицерковную площадку, мы подъехали ко входу в церковь. От входа вниз вела, как мне показалось, бесконечная лестница. И я боялся даже представить, что придётся по ней спускаться. Но, как говорится, глаза боятся (глаза мои), а руки (руки батюшки) делают. Снова, подняв передние колёса, отец Игорь начал спуск. Я уже привык к родео на собственной коляске, и прочно держался в седле. Более того, тряска не мешала мне разглядывать окружающее и внимательно слушать «гида».

– Здесь, согласно преданию – окончив спуск, заговорил батюшка – апостолами была погребена Пресвятая Богородица.
Вытащив из рукава цифровой фотоаппарат, я старался снять самое интересное. Фотограф из меня ещё тот, и снимки иногда не получались, или выглядели размыто. Но я взял количеством.

– Да! Здесь находится чудотворная и очень почитаемая Иерусалимская икона Божией Матери русского письма.

Окончив рассказ, отец Игорь, даст ему Бог здоровья, повёз меня наверх. Процесс подъёма отличался от процесса спуска лишь направлением, но сил у поднимающего забирал больше. Не в силах чем нибудь помочь, я просто считал ступени лестницы. У меня получилось что-то около пятидесяти. Сумерки опустились на город, встречая нас у входа. Некоторые палестинцы, видимо ещё не видевшие батюшку в деле, пытались помочь, но лишь удивлённо наблюдали за нашим подъёмом.
К старому Иерусалиму мы подъехали уже, когда темнота окутала Святую землю. Александр Владимирович припарковался недалеко от Львиных ворот – начала крестного пути Иисуса на Голгофу. У Вас, читатель, может возникнуть закономерный вопрос. Почему я, уже который раз называю батюшкиного друга по имени отчеству? Отвечаю. Исключительно потому, что в общении между собой они сами обращались друг к другу только так. «Не соблаговолите ли вы, дорогой Александр Владимирович? Сочту за честь, любезный Игорь Дмитриевич». Что же мне нарушать этикет?

– Братья! – обратился к нам отец Игорь – Возыдем же ко храму «Гроба Господня» и к Голгофе путём последним Иисуса Христа, дабы проникнуться муками его и слиться со страданиями его.

Оставив «ослика» за воротами, мы отправились в путь. Трудно описать ощущения, охватившие меня при входе в город и хождении по его улочкам. Ну да попытаюсь. Вспомните средневековые города, наверняка виденные вами хоть однажды в исторических фильмах, или фильмах-сказках. И пусть были они в основном с прибалтийским или западно-украинским колоритом, дух средневековья отражали достаточно убедительно. Узкие, сжатые каменными стенами двух, трёхэтажных строений, с такими же каменными мостовыми и, часто, со сводами арок вместо неба, улочки старого Иерусалима виделись мне сказочно красивыми. Иногда ярко освещённые, иногда тонущие в полумраке они, то открывались мне со всей откровенностью, а то таинственно подмигивали редкими светящимися оконцами, скрываясь от любопытных глаз моих за занавесом теней. Посреди каменных мостовых, напоминающих потоки воды катящейся под уклон, бурунами беспорядочно вздыбливались ступени. Они и колдобины на стыках дорожных камней заставляли испытывать нас немалые страдания. Но что они в сравнении с муками Христовыми. Мы понимали это и не роптали.

– Здесь был остановлен Симон Киринеянин, дабы нести на Голгофу неподъёмный крест Иисусов – продолжал отец Игорь, несмотря на тяжёлую дорогу, знакомить нас со Святыми местами.

А кошки, изобиловавшие на тесных улочках Иерусалима, не обращали на нас никакого внимания, и шли куда-то по своим кошачьим делам. К воротам храма «Гроба Господня» подошли мы около восьми часов вечера, точнее без пяти минут. И хранители ключей должны были вот-вот закрыть ворота храма.

– Со времён владения храмом Оттоманской империи, была избрана семья арабов-мусульман на должность хранителей храмовых ключей. И до сих пор они исполняют свои обязанности, закрывая храм для уборки и открывая его перед службами – тихо говорил батюшка – Попытаемся пройти ко Гробу Господа.

Нас пропустили. В храме уже почти никого не осталось и, слава Богу, очереди в кувуклию, заменяющую пещеру со Гробом совсем не было. Пользуясь этим, отец Игорь и Александр Владимирович, взяв меня под руки и за ноги, поднесли ко Гробу Господа. Я с чувством, не постыжусь сказать, благоговения, прикоснулся к нему губами. Николас вошёл сам, с помощью рук. Помолившись о близких своих и о здравии своём, мы покинули храм. Выйдя на прихрамовую площадь, мы решили подождать вечерней службы, дабы принять причастие у Гроба Господня. Но и площадь нас попросили покинуть до одиннадцати вечера. Пройдя немного по улицам старого города, мы приметили удобную лавочку, у которой и расположились. Александр Владимирович отправился проведать «ослика», батюшка сел на лавочку, погрузившись в ведомые только ему размышления, мы с Николасом принялись за чтение канонов перед причастием…

Неподалёку женщина вынесла посудину с чем-то и, поставив её на мостовую, распрямилась. К ней сразу направилось несколько кошек.

– Батюшка – обратился я к отцу Игорю – почему здесь столько кошек? И ни одной собаки.

– Кошки охраняют людей от нечисти всякой, от змей и скорпионов. А собаки только мешать им станут. Кошек здесь любят.
Ночная прохлада умудрилась проникнуть ко мне даже под пуховик и тело охватывало судорогой озноба. Чтобы как-то отвлечься от этого, я стал сочинять:

То ль ветер Ближнего востока,
То ли Всевидящее око,
Чьего суда не избежать?
Что заставляет ТАК дрожать?!

О, эта дрожь, неумалима –
Из недр Иерусалима,
Из храмов древних веешь ты.
Помилуй, Господи, Святый!

Ведь Ты всемилостив от веку,
Утешь паломника – калеку!
Не напои, не накорми,
Дрожь неуемную уйми!

Посмотрев на часы мобильного телефона, я приготовился ждать ещё час…

В-четвёртых: «Каменный заяц и бронзовый лев»

По-моему это греческий, думал я, вслушиваясь в пение батюшки, служащего всенощную в храме «Гроба Господня». Отец Игорь ввёл, вернее, ввёз меня на службу, когда та уже шла. Величественные своды отражали звуки молитв и песнопений на нескольких языках. Я крестился, как мне кажется, немного усерднее, слыша на русском «Отче наш». Краем глаза я видел и своих спутников, троеперстно накладывающих на себя крест. Неожиданно, навалившаяся на меня дрёма заставила впасть в полузабытьё. Скорее всего, сказался перепад температур – с уличного озноба, да в тепло храма. Чтобы окончательно не заснуть, я тёр глаза и отчаянно молился. Молил Бога о родителях, дабы жили они как можно дольше и как можно меньше болели. Молил его о любимой и о детях наших, дабы оградил он их от невзгод жизненных и от ошибок собственных.

– Боже! – повторял я снова и снова, вспоминая того, о ком не молился ещё, или то, что требовало божьей помощи – Помоги!

Немного впереди меня и левее молился Николас, читая по бумажке заранее написанные имена тех, за кого он хотел просить у Бога. Иногда мы с ним перебрасывались короткими фразами, шёпотом конечно. Время, казалось, совсем не двигалось. Но когда святые отцы стали подходить к кувуклии и близилось окончание службы, оказалось, прошло уже три часа. Люди из залы, где проводилась служба, вслед за батюшками ринулись к кувуклии. Мы с Николасом, инстинктивно влившись в общую массу, покатили туда же. Но от Гроба Господня нас отделяла ступень, и пришлось тормозить. Без отца Игоря и Александра Владимировича это было непреодолимое препятствие. А их, сколько мы не пытались найти глазами, как раз и не было нигде. Пришлось давать задний ход. Растерянно озираясь, мы закатились в угол залы, дабы никому не мешаться. Мы ждали. А что ещё оставалось? Правда, нам удалось исповедаться у русскоговорящего священника. Непонятно как, но окружающие распознали в двух инвалидах русских и желание этих русских пройти причастие. «Русси?» – задали нам вопрос и покатили к уже ожидающему нас батюшке. Не знаю, в чём исповедовался Николай, всё-таки тайна исповеди. Я же упомянул единственно пришедшее в голову – гордыню, ибо она уж точно прячется где-то внутри каждого. Да и как ещё назвать убеждение в собственной безгрешности? Гордыня и есть. Встав в конец, образовавшейся на причастие очереди, я наконец ощутил за спиной надёжное дыхание отца Игоря. Я не о чём не спрашивал, я просто был рад…

Вернувшись Крестным Путём к оставленному у ворот «Сузуки», мы оседлали его и поехали ночевать к Мёртвому морю. Как только «ослик» засеменил по ночной дороге, я провалился в сон.

Лучи утреннего солнца тормошили спящих в машине. Я открыл глаза. И закрыл. Светило поднялось ещё не очень высоко над блестящей поверхностью Мёртвого моря и слепило глаза. Я на ощупь опустил светозащитный козырёк и осмотрелся. Ветвистые акации неподвижно стояли на берегу и принимали солнечные ванны. Машина прикорнула на асфальтированной площадке, недалеко от воды. Пустынный асфальт мёл рабочий. Сзади зашевелились отец Игорь с Николасом. Александра Владимировича на водительском месте не было.

– Утро доброе! – поприветствовал я спутников

– Действительно доброе! – потягиваясь, насколько позволяли его габариты в тесном салоне, поддержал меня отец Игорь.

– А где Александр Владимирович? – задал вопрос Николас.

– Проснулись? – то ли спросил, то ли констатировал факт, подошедший откуда-то Александр Владимирович.

– А я прогулялся немного. Игорь Дмитриевич – продолжил он, обращаясь к другу – Там мужик какой-то с метлой что-то сказать мне пытается. Ты английский понимаешь, поговори с ним.

Отец Игорь, вытолкав себя из задней дверцы, отправился к хозяину метлы. Мы наслаждались утренним теплом недолго, так-как скоро он вернулся.

– Тут такое дело, господа пилигримы. Бесплатно здесь стоять можно только до семи утра. Так что предлагаю отправиться в заповедник Эн-Геди. Тут совсем недалеко.

Нет. Ради бога, не подумайте, что победила наша меркантильность, и мы сбежали, чтобы не тратиться. Просто словесный портрет заповедника, нарисованный батюшкой, оказался настолько красочен, что мы немедленно возжелали увидеть всё собственными глазами.

– Эн-Геди переводится как ручей козлёнка – говорил отец Игорь, пока мы ехали. – Там дикие козы людей совсем не боятся. Сами смотрите, мы уже подъезжаем.

И действительно, по обе стороны дороги попадались, чуть ли не влезающие на акации козы, дотягивающиеся до нижних листочков. Тут были и винторогие козлы и козы с козлятами. И шум шоссе нисколько их не пугал. Справа, в солнечных лучах, сверкало море. Слева одноэтажное каменное строение прятало под пристроенным к нему большим шатром отдыхающих. Крыша шатра была покрыта пальмовыми листьями, а отдыхающими оказались израильские школьники. Некоторые из них увлечённо читали Талмуд, что меня несколько удивило. Хоть одного бы нашего школьника с Библией на отдыхе увидеть. Впрочем…

Около шатра, прямо в асфальте (в маленьких клумбах) ровным строем встали финиковые пальмы. Под шатром находились длинные деревянные столы и лавки. За одним из них мы сели позавтракать.

– Что это за птицы так звонко чирикают – спросил я нашего гида

– Это каменные зайцы, или как их ещё называют – жиряки. И не птицы они вовсе, а травоядные. Похожи на больших жирных хомяков, но не грызуны. Говорят ближайшие родственники слонов. Несмотря на внешнюю неуклюжесть очень ловко по деревьям шастают и даже по скалам.

После завтрака, умывшись и почистив зубы в местной ванной комнате (язык не поворачивается назвать её туалетом), решили сходить на экскурсию к ручью Эн-Геди. Благо для инвалидов в Израиле вход почти всюду бесплатен. Перед входом стояла акация, в ветвях которой я заметил жиряка. Остановившись под деревом, я обратился к нему:

– Попищите, пожалуйста, мне что-нибудь

И каменный заяц откликнулся писком. Может спросил: «А что?»

– Спасибо! – благодарно ответил я.

По дороге к водопаду я глядел по сторонам. Вокруг были скалы из белого песчаника, богато заросшие местной флорой. И тут я увидел, что к каждому деревцу ведёт шланг, с бегущей из него водой. Заметив моё удивление, батюшка прокомментировал:

– Заповедник принадлежит процветающему сельскохозяйственному кибуцу. И здесь за всем следят и ухаживают.

– А! – глубокомысленно изрёк я и уставился на падающий водный поток «Эн-Геди», к которому мы подъехали. Прогулка горными тропами, по понятным причинам, была отложена на потом. Но впечатление от заповедника осталось незабываемым!
– Теперь, друзья – сказал отец Игорь нам, закрывая дверцу машины – Теперь покидаем этот оазис, дабы через Иудейскую пустыню достигнуть другого, не менее интересного. Мы направляемся к монастырю святого Герасима Иорданского, настоятелем которого является замечательный человек, греческий священник Хризас Томас.

Может, во времена Моисея, хождение по пустыне и было подвигом. Мы же, пока батюшка рассказывал нам о святом Герасиме, его верном льве и ослике, по современному шоссе подъехали к монастырю. Нас встречала бронзовая статуя льва. Лев – символ монастыря, верной дружбы и благодарности. Святой Герасим, встретив в пустыне раненого льва не побоялся подойти к нему и, вытащив занозу из лапы того, облегчил его страдания. С тех пор лев стал верным другом Герасима, помогая ему во всём и жил с ним в обители до самой смерти святого. Въехав на территорию, отец Игорь радостно заулыбался, увидев священника в светлых одеяниях, следившего за ходом работ, выполняемых членами обители. Выйдя из машины, наш гид отправился прямиком к нему. Хризас с удовольствием обнял русского «медведя», как старого знакомого. Они поговорили о чём-то, и отец Игорь направился обратно.

– Так, братья – начал он – Нам рады и пригласили переночевать. А ночью мы позваны на службу. Так что милости прошу к их шалашу!

Мы, сойдя с «ослика» и сгрузив часть поклажи, необходимой для собственных нужд, отправились обустраиваться на новом месте. По пути нам встретилась монастырская лавка. Вспомнив, что не мешало бы приобрести памятные подарки родным и знакомым, мы направились прямо туда. Да и гостеприимным хозяевам, какая никакая, прибыль. Но не успели мы подойти к прилавкам, как были одарены иконками с изображением святого Герасима и льва. А продавщица заговорила с нами на чисто русском языке, поскольку оказалась в прошлом жительницей Владивостока. Обидели её там сильно. За утешением ли, или ещё почему приехала она на Святую землю, добралась до монастыря, где и осталась. При попытках наших что-то приобрести, цена снижалась почти вдвое. И уже, что бы не чувствовать себя грабителями, мы распрощались. Нас привели в монастырскую гостиницу и расселили по двое. К своей радости я увидел в келье все удобства и даже душевую комнату. На ужин, куда мы были любезно приглашены, я не пошёл, вытянувшись на кровати и закрыв глаза. Перед тем как идти на ночную службу, отец Игорь помог принять мне водные процедуры. И пусть горячей воды не было, т.к. обогревается она солнцем (а было уже темно), жизнь снова обрела смысл. Это была первая помывка на Святых землях.

О ночной службе в монастыре следует упомянуть особо. К одиннадцати вечера отец Игорь затащил мою коляску, не без седока конечно, по лестнице в верхнюю залу, где и проходила служба. Встав среди пришедших, я стал вести фотосъёмку. Никто мне этого не запрещал, но и не разрешал. И, пряча камеру, старался я не слишком усердствовать. В результате самое интересное и не запечатлел. А интересное было. Уже служба перевалила за половину и близилась к завершению, когда на клирос к мужчинам вышла монахиня. Её стройная фигурка, в строгом одеянии сначала была повёрнута ко мне спиной. Потом, разглядывая ноты и слова, она стала вполоборота ко мне. Лицо молодой гречанки венчал слишком уж греческий нос – очень большой и горбатый. Мне стало жаль бедную девушку. И тут она запела! Наверное, так же прекрасно пели Сирены, заманивая мореходов. Я уже совсем не замечал её изъяна, мир закачался в моих глазах. И лишь присмотревшись, можно было понять, что качаются только светильники, свисающие с потолка. Я и не заметил, как и кто их раскачал. И тут раздался колокольный перезвон…

Ещё долго я не мог уснуть, в голове раздавалось ангельское пение и божественный звон. Встали мы рано. Как-то жалко было тратить время на сон. Когда ещё здесь побываешь? Да и завтрак был рано. А не прийти на завтрак было уже неприлично с моей стороны. Когда мы сидели в храмовом дворике за столом, и разглядывали окружающие нас красоты: живого попугая на голове гипсового льва, иконки, крестики изготовленные руками монастырских умельцев, ветвистые деревья и архитектуру древних построек, ко мне подошла работница обители. Она была из Канады

– Пазалуйста – сказала канадка, протянув мне иконку, тоже святого Герасима, но побольше тех, что подарили нам в церковной лавке. Её глаза светились искренностью и добротой.

– Спасибо – склонил я голову перед ней, чувствуя тепло внутри.

После лёгкого, но вкусного завтрака мы пошли собираться. Сборы, впрочем, были недолгими. Нас провожала улыбкой соседка по кельям. Старая женщина была, как нам говорили, не в своём уме. Она почти не разговаривала, только улыбалась всем. Теперь уж ей в монастыре быть до встречи с Богом. Наш «ослик» ждал нас. Мы, не торопясь шли к нему по монастырской дороге. И, казалось, сам святой Герасим провожает нас добрым и мудрым взглядом.

В-пятых: «Искушение»

Ах, да! Совсем забыл сказать. В монастыре «Святого Герасима» я впервые увидел израильских собак. По дороге к церковной лавке к нам прибилась небольшая, серого цвета, дворняга. Кудрявая шёрстка делала её похожей на болонку. В лавку за нами она, как воспитанная собака, не пошла. А в лавке, о чём я тоже, по забывчивости своей, не упомянул, мы с Николасом приобрели специальные рубашки, для купания в Иордане. Батюшка сказал нам, что после монастыря мы поедем к южному Иордану, где Иоанн Предтеча крестил Иисуса. Там, надев эти рубашки, трижды окунёмся в святых водах. После этого рубашки можно будет надевать для исцеления от болезней. И даже перед встречей с Господом нашим. Я уже говорил о здешней щедрости. По цене одной мне продали две рубашки. Я подумал, что и для супруги можно освятить одеяние в иорданских водах, вот будет рада. Так и сделал. А когда мы покинули лавку, к знакомой нам уже дворняге присоединился ещё пёс. Он тоже был из «дворян», но покрупнее и без завивки. Они сидели, будто поджидая нас. При нашем появлении подскочили и завиляли хвостами. Впрочем, наверное, сообразив, что мы и сами из бродячих, отстали. Собаки нам в Израиле больше не попадались.

Передвижение по шоссе в Иудейской пустыне возрождало в моей памяти «Марсианские хроники» Рэя Брэдбери. Красноватые пески, обожжённые опустошающей войной, кое-где заштопанные верблюжьей колючкой, изредка оживали оазисами кибуцев. Уже на подъезде к Иордану шоссе окружили фруктовые плантации и полуразрушенные старинные монастыри. А вот и следы войны – за врытыми деревянными столбами с натянутой «Колючкой» надпись на английском и иврите «Осторожно, мины!» А я как-то уже стал забывать, что на землях обетованных войны – явление частое. За минными полями показалась красивая постройка, в форме большой беседки из белого камня. Около неё стояли два пустых туристических автобуса. Мы припарковались и отправились пешком к скоплению туристов. У ступенек, спускающихся к знаменитой реке, собрались, судя по распевности языка, итальянцы. Они живо разговаривали о чём-то своём и, что бросалось в глаза, активно жестикулировали руками. За ограждением, на нижней площадке, сдержанно беседовали туристы из другой группы. Там же, с автоматом на плече, ходил израильский пограничник. Его наверное мало кто и видел, настолько он старался не выделяться. Да и вообще, военные с оружием в Израиле дело обыденное и часто встречающееся. А знаменитая река Иордан, на самом деле предстала перед нами мутным ручьём, который в лучшие времена я переплыл бы гребка за четыре. Правда, место для омовения было, как я узнал потом, искусственно расширено израильтянами метров на семь. По этому ручью, тем не менее, проходит граница между Израилем и Иорданией. И на противоположной его стороне так же переговаривались туристы, скрывая за собой пограничника, только теперь уже иорданского. Купальни на обоих берегах пустовали, только металлические перила торчали из мутной воды. То ли граница отпугивала желающих, то ли мутная вода. Да и в северном Иордане вода прозрачна, а сервис на должном уровне. К тому же и граница отсутствует. Раньше считалось, что именно там место крещения Господа нашего. И туристы посещали именно северный Иордан. Но арабы сильно насолили евреям, найдя неопровержимые доказательства, указывающие на южный Иордан, как на истинное место крещения. Евреи долго не горевали, и построили ещё одну купальню. А там уж дело хозяйское.

Но что же мы, напрасно ехали? Да и сомненья нашим людям не к лицу. Немного оглядевшись, отец Игорь решился. Меня оставили наверху – больно уж грузен для разведки боем. Другое дело Николас – «техника» лёгкая. Его так быстро подхватили с двух сторон наши богатыри-сопровождающие, что я еле успел передать ему рубашки для того, чтобы он их намочил. Лучше уж так, решил я. Находясь на верхней площадке, я не показывал никому, что просто завидую Николаю. Теперь мне стыдно! Как я мог забыть, что русские своих не бросают. Быстро переодев моего коллегу по экстремальному путешествию на колясках в рубашку для крещения, отец Игорь и Александр Владимирович взяли его под руки и вошли в Святые воды. «Во имя отца…» – услышал я зычный голос батюшки и увидел, как тот, наложив могучую длань на голову Николоса, погрузил голову раба божьего в мутные воды. «И сына…» – продолжал гудеть батюшка. «И святага духа…» – звучало над отфыркивающимся водой окрещаемым. «Аминь…» – вынесли Николоса и посадили сушиться на скамейку. Солнышко, не скупясь, одаривало своим зимним теплом и омывающихся, и удивлённо на это взирающих туристов, и, кажущегося совершенно равнодушным, пограничника.

А отец Игорь, видя что никто не реагирует на наше купание отрицательно, крикнул мне: – Георгиус, ты как на счёт окунуться?

– Легко – не задумываясь, ответил я. А душа-то запела, запела душа-то!

И вот я уже, в мокрой рубашке, выныриваю третий раз из Иордана, довольно сплёвывая попавшую в рот воду. А вот сижу на коляске, под тёплым израильским солнцем, говорю тебе в видеокамеру о своей любви, Лида, и чувствую, что рубашка на мне высохла, и твоя, лежащая на коленях, тоже…

Полностью обсохнув от иорданских вод и облачась в дорожные одежды, поспешили мы к заждавшемуся «ослику».

– В Палестину! – направил нас батюшка. Беспрепятственно миновав израильский блокпост, мы на полном ходу въехали на земли Палестинской автономии. Нам не раз приходилось пересекать границу между Израилем и Палестиной. Въезд в Палестину был бесконтролен. Порой не сразу и понимали, что пересекли границу. А вот в обратном направлении проверка была неизбежна. И хорошо если, внимательно осмотрев машину, нас пропускали. Пару раз приходилось полностью выгружаться и, дай Бог здоровья еврейскому народу, даже пересаживаться на другие коляски, для осмотра наших. Впрочем, это вносило определённый колорит в наше паломничество, да и адреналин в кровь. Ну, это было ещё впереди. А пока шоссе из пустыни побежало в гору.

– Сейчас мы поедем на гору Искушения, – говорил отец Игорь – где дьявол искушал Христа. На ней, прямо в скалах создан монастырь, его ещё называют Каранталь, в честь сорока дней уединения Иисуса в пустыне.

Александр Владимирович пришпорил «ослика», и тот ловко поскакал в гору. У подножия горы расположилось кафе с вывеской на русском языке. Правда, оно было закрыто – не сезон, клиентов нет. Машину припарковали на площадке у кафе, развернув её передом в сторону старого Иерехона. И, пока отец Игорь с двумя моими спутниками молились у подножия Каранталя, решив не подниматься к самому монастырю, я, сидел на переднем сиденье «Сузуки», в свою очередь стоящего на самом краю обрыва, и ощущал себя птицей. Нет, не птицей – маленьким мальчиком на плечах отца, идущего в Первомайской колонне. А где-то подо мной шли ряды строений древнего Иерихона. Всё было так реально, что хотелось выкрикнуть:

– Канатной дороге, связывающей город и гору Искушений, самой длинной в Израиле! Ура, товарищи!

Прости, Господи! «Товарищей» не осталось, а привычка никуда не делась. Размышления мои прервал батюшка, садящийся в салон:

– Ну что ж. Помолились у святого места, теперь в долину, в Иерихон. В нём, с давних времён, располагается Русская Духовная Миссия. Там есть гостиница для паломников. Даст Бог, найдём и на ночь приют. Так и поступили. Немало пришлось поколесить нам по городским улочкам. Главным ориентиром, по которому отец Игорь соглашался найти Миссию, была мечеть. Не помню уже её названия, помню, что была она довольно высокой и находилась совсем рядом с Русской Духовной Миссией. И вот, как только удавалось обнаружить её купол и минареты и поехать в их направлении, всё исчезало. Спрашивать у местного населения о цели наших поисков было всё-равно, что спрашивать у девушки где находится Военкомат. Наверняка кто-то знал, но кто? Блуждали мы, блуждали. Но зато на местных рынках купили маленькие бананы, я так давно хотел их попробовать, овощную пасту и лепёшки.

– Вот она! Тормози! – вдруг обрадовался наш гид.

Выскочив из припарковавшейся у шикарного особняка машины, батюшка вошёл в ворота и проследовал к дверям дома. Вскоре он вернулся и сообщил нам, что в этом здании теперь музей Русской Духовной Миссии. А сама она находится недалеко и называется «Дом Закхея». Нам пообещали, что вскоре мальчик-араб, работающий здесь, проводит нас туда. Так вскоре и произошло. Из ворот выехал мальчик на велосипеде и, махнув нам рукой, выехал на дорогу. Через минуту, две, указав нам рукой на зелёные металлические ворота, он растворился среди машин. Мы, разузнав заранее, что в монастыре обитают настоятель и три женщины, включая двух монахинь, приготовились к долгому ожиданию. Но вышло всё совсем по-другому. Только батюшка протянул перст к звонку, ворота стали отъезжать в сторону, и из них показалась женщина, несущая пакеты с мусором к стоящему на улице баку. Как потом мы узнали, звали её Наташей и служила она регентом и певчей в одном лице. Выслушав отца Игоря, она удалилась обратно и вскоре вернулась, сообщив нам, что настоятель отец Киприян рад будет принять нас. Ворота вновь распахнулись, и Александр Владимирович ввёл «ослика» на монастырское подворье. К нам вышел настоятель и, с искренней улыбкой, встретил нас. Мы сели за пластмассовый столик, стоящий в саду у розового куста, источающего тонкий цветочный аромат, и завели тёплую беседу. Внимательно нас выслушав, отец Киприян подозвал одну из монахинь и попросил её приготовить для нас гостиничные кельи на первом этаже. Потом он повёл гостей по территории монастыря, пригласив и в монастырский храм «Дом Закхея». И тут меня посетило первое искушение! Я увидел в руке настоятеля телефон.

– Батюшка – не сдержался я – Простите ради Бога мою нескромность! У вас есть связь с Родиной? Мне бы супруге позвонить, а то там, наверное, переволновались все обо мне. Я бы коротко…

– Да, пожалуйста – с улыбкой ответил отец-настоятель, протягивая мне трубку.

Рад я был безмерно. Мне не удалось приобрести здесь нужную симку, и никто из домашних ничего обо мне не знал. Набрав необходимый номер, я услышал голос любимой и смог сказать лишь «Привет». Впрочем, ничего больше было и не нужно говорить. Говорила она, изредка делая паузы, чтобы выслушать мой ответ. Но, не дослушав, продолжала говорить, как меня все любят и ждут. Мне оставалось сказать, что всё в порядке, что целую и нажать кнопку отбоя. Я ещё раз поблагодарил батюшку и вернул телефон. Батюшка проводил нас в сад и, сославшись на занятость, откланялся. К нам за стол тут же подсела монахиня, представившаяся матушкой Евгенией. Она пригласила нас в трапезную, отведать её супчика из овощей и вызвалась показать нам наши кельи. Мы предложили добрым людям помочь в их трудах, т.е. в уборке сада, дабы нагулять аппетит. Честно разделив обязанности (Александр Владимирович помогал Наталье в уборке листвы и переноске тяжестей, а мы добросовестно нагуливали упомянутый выше аппетит), мы дождались ужина. Поужинав с удовольствием, действительно вкусного овощного супа, мы разбрелись по кельям, по двое в келье. Перед сном я выехал в коридор, где были выставлены монастырские товары: иконки, крестики, литература и деревянные сувениры. Время было уже позднее, и никого, кроме меня, в коридоре не было. Я как раз рассматривал, очень понравившийся мне серебряный крестик, когда за спиной раздались шаги и прозвучал голос:

– Нравиться тебе? Бери. Никто не увидит, а я никому не скажу.

Я обернулся, посмотреть на «добряка». Коридор был пуст. Перекрестившись, я рванулся в келью. Николасу ничего говорить не стал, чего народ смешить? Помолились мы и отошли ко сну. Чистые простыни и мягкая подушка быстро увлекли меня в царство Морфея. А ночью мне приснился сон. Я стоял на горе Искушения. Рядом был он – Враг рода человеческого. Он указывал вниз, в Иерихонскую долину, где почему-то высился родной сибирский городок, и в его центре стояли жена и родители. Сердце сжалось при виде родных лиц. А Сатана искушал меня:

– Хочешь к ним прямо сейчас? Прыгай! Ангелы подхватят тебя.

И я отвечал ему:

– Сказано, не искушай Господа Бога своего!

А Сатана продолжал:

– Отрекись, и получишь это – на мохнатой лапе лежал крестик из коридора

И я отвечал ему:

– Изыди, Сатана!

В-шестых: «Блеск и нищета Палестины»

В тихое моё подсознание вторгались, вначале неразличимые, затем более раздражающие его, звуки. Возникший дисбаланс разбудил меня и заставил открыть глаза. А! Это Николай встал, и скрипят колёса его коляски.

– Доброе утро, Николас! – потягиваясь, сказал я радостно.

Окна ещё были занавешены, видно сосед по келье не хотел тревожить моих снов. Зря, подумал я, вспоминая неприятные ночные видения. Впрочем, свет яркого солнца не могли сдержать лёгкие шторы, и келья окрасилась в бледно-розовый цвет. Помолившись на висящую в углу икону Богородицы, я сбросил ноги на пол.

– Встали уже? Вот и славно! – вошёл в келью голос батюшки вместе с ним самим. Он поставил на стол пакет и достал оттуда гроздь маленьких бананов, мандарины, сорванные прямо здесь в саду, финики, бутылку с водой и традиционные уже лепёшки. Следом вошёл Александр Владимирович.

– Доброе утро! Как спалось? – поздоровался он, а батюшка продолжил:

– Сейчас перекусим, чем Бог послал и, не беспокоя хозяев, в путь. Сегодня поедем к монастырю Георгия Хозевита.
Нехитрая трапеза наша была недолгой и немного меня разочаровала. Я-то ведь был наслышан, что бананы маленькие намного вкуснее своих больших собратьев. Неправда это, неправда! Только в размерах и отличие. Мы уехали, можно сказать, по-английски – не прощаясь. Просто прощаться было не с кем. То ли спали все, то ли по делам разошлись. Проезжая по коридору, я бросил взгляд на место понравившегося мне вчера крестика. А не было крестика-то?!

Пять километров по Иудейской пустыне и горным дорогам, ведущие к монастырю Георгия Хозевита пролетели незаметно. Батюшка рассказывал нам о монастыре, об отшельниках, его основавших, о его красотах, и о том, что к самому монастырю мы спускаться не будем – круто очень.

– Там местные жители, бедуины, туристам, за определённую плату, осликов предлагают, в качестве транспорта. Но вас на осликов сажать рискованно, так что ограничимся смотровой площадкой. А вот и приехали.

Мы остановились у выложенной из белого камня арки, имеющей три овальных прохода. У арки скучали без туристов бедуины. К перилам у дороги был привязан их ослик. Больше никого не было, и бедуины подбежали к нам. Они наперебой стали предлагать нам свою продукцию, в виде местной бижутерии. Надо сказать честно, что ожерелья из местных «полудрагоценных» камней и бусы из шлифованной верблюжьей кости смотрелись довольно симпатично, но интереса ни у меня, ни у остальных паломников не вызывали. Разочарованные аборигены стали предлагать услуги сопровождающих к монастырю. А поняв, что мы собрались ограничиться только смотровой площадкой, чуть ли не вырвали из рук отца Игоря и Александра Владимировича наши с Николосом коляски, и повезли нас по горной тропе. Отец Игорь объяснял нам на ходу, что туристы единственный способ для бедуинов хоть что-то заработать. Семьи у них большие, а сейчас не сезон, и надо бы заплатить им долларов по пять, что бы хоть немного помочь. Тропа на смотровую площадку оказалась ещё тем приключением. Если дорога на Голгофу, казалось, вытряхнула из меня половину внутренностей, то эта тропа лишила меня их окончательно. Огромные камни, лежащие на ней, кидали меня из стороны в сторону и вперёд назад. Справа был обрыв. А ограждения, отделяющие меня от неминуемого падения, состояли из натянутых на металлические столбики верёвочек. Но отчаянный бедуин, не без помощи отца Игоря, всё же умудрился живым затащить меня на смотровую площадку и поставить у ограждения на самом краю пропасти. Перед тем, как оставить меня наедине с Вечным, он сказал тихо: «Френд, твенти долларс. Ес?» Кто не спикает, объясняю – наш бедуинский друг оценил свою короткую, но искреннюю помощь в двадцать долларов. Я многозначительно промолчал, на краю пропасти всё же!

Даже смотря на монастырь со смотровой площадки, чувствуешь его величие. Построенный в пятисотых годах нашей эры, на скальном выступе, он служил и жилищем монахам и крепостью. У его подножья раскинулся оазис из смокв, кипарисов и других субтропических деревьев. Батюшка рассказывал, что монахи монастыря очень гостеприимные люди, и всегда радушно встречают странников. Возвращались мы тем же путём, которым и пришли, и так же экстремально. Расплатившись с добровольными помощниками, мы погрузились на своего «ослика». К нам снова подбежали бедуины со своими бусами, от которых мы снова отказались. Они разочарованно вернулись к арке. И только один, самый низкорослый из них, остался стоять у машины. Он посмотрел на меня, достал откуда-то бусы из каких-то, коричневого цвета, костяных кружочков и протянул их мне. «Но, но» – сказал я с неловкостью. Маленький бедуин улыбнулся и, положив бусы мне на руку, произнёс: «презент». Мы тронулись, а в боковом зеркале я видел машущего нам вслед маленького человечка с большим сердцем…

– Ну, а теперь к монастырю «Саввы Освященного» – продолжил обязанности экскурсовода отец Игорь – В Кедронское ущелье.

Александр Владимирович согласно кивнул и продолжил путь. Лишь изредка, на развилках, он спрашивал у друга дальнейший маршрут.

– А вот и селения бедуинов – сказал батюшка, когда мы проезжали мимо каких-то, наспех сооружённых построек из досок и рубероида. Иногда среди них попадались армейские палатки, невесть как попавшие к жителям пустыни. Вскоре дорога круто пошла вниз, принимая форму серпантина. «Ослик», упираясь из последних сил, тащил нас по этому серпантину, испуганно ожидая встречного транспорта – разминуться с ним на сузившейся дороге было бы нелегко. Обошлось! И вот мы благополучно подъехали к монастырю. Женщинам вход в него запрещён монастырским уставом. Но женщины у ворот стояли, т.к. иногда им выносили освящённый пальмовый листок, по преданию помогающий бездетным семьям. Нас же пропустили беспрепятственно. Лавра «Саввы Освященного» окружена высокой крепостной стеной. Она и выглядит крепостью, построенной на скальном выступе. Мы пошли не в нижние ворота, где стояли женщины, а чуть выше и левее. За монастырской дверью нас ждал коридор, резко уходящий вниз, в монастырские помещения. В ширину он был, пожалуй, метра полтора, с великим множеством ступеней. Спустившись до половины, мы обнаружили проход с правой его стороны, выведший нас в монастырский дворик. Посреди него стояла часовенка «Саввы Освященного» с его святыми мощами.

Посетив её, мы перешли к собору «Благовещения Пресвятой Богородицы», а затем к пещерной церкви «Николая Чудотворца». Неровный каменный свод, губчатой, закопчённой вековым чадом лампад и свечей, поверхностью, нависал над входящими. В монастыре нет электричества, и всё освещается лампами и свечами. В церкви шло приготовление к четырёхчасовой службе, и мы решили на неё остаться. А чтобы скоротать время, сначала зашли в архандарик (что-то на подобие трапезной), буфет по-нашему, только без буфетчицы. Выпив по пластмассовому стаканчику кофе и заев его конфеткой, мы переместились на балкон – смотровую площадку. С неё открывался прекрасный вид на ручей Кедрон. Правда, сейчас этот великий когда-то поток превратился в сточную канаву города Иерусалима. Но, с высоты балкона, он по-прежнему грозно роптал о чём-то на дне ущелья. Противоположная скала ущелья была изрыта пещерами, бывшими когда-то монашескими кельями. За интересными разговорами время близилось к службе, и мы вернулись во дворик, в котором уже собиралась монашеская братия. Отец же Игорь рассказывал нам, что когда-то службы в монастыре велись без песнопений, т.к. они услаждали слух и отвлекали от молитв. Но с тех пор, как здесь подвизался Иоанн Дамаскин – знаменитый составитель церковных песнопений, традиции изменились. Кстати им была принесена сюда икона Троеручница, с которой связана легенда о чудесном прирощении отрубленной кисти Иоанна, по его молитве пред Богородицей.

А вскоре по двору прошёл монах с деревянной колотушкой, извещая её стуком о начале службы…

В темноту пещерной церкви не проникал и лучик солнечного света, только тускло чадили свечи и светильники. И в этом полумраке, казалось из ниоткуда возникло пение, сначала негромкое – взывающее, затем, подхваченное другими голосами, уже утверждающее и указующее. Силуэты монахов виделись в мерцающем свечении стражами грозными…

От лавры мы направились вверх, к Вифлиему. На пути нам встретились две арабские деревни. Нельзя сказать, что выглядели они привлекательно, но лучше бедуинских бараков, да и многих сибирских захолустий. Запомнилось одно. Вдруг нам на встречу вышла группа палестинской молодёжи с большими палками в руках. Их лица были напряжены и глаза горели как-то неистово. На «ослике» красовалась голубая эмблема израильской фирмы, сдавшей нам его на прокат. А учитывая генетическую неприязнь арабов к евреям, делалось не по себе. Но обошлось на этот раз.

Стемнело, когда мы въехали в Вифлием, и следовало подумать о ночлеге. У отца Игоря в этом городе был знакомый владелец местной гостиницы. Но отправились мы на поиски другой – гостиницы от Русской Духовной Миссии. Дело в том, что батюшке ешё в Иркутске рекомендовал её его знакомый, бывший некогда строителем и владельцем оной. Вдоволь попетляв по узким улочкам, мы почти случайно наткнулись на помпезное здание, пытающееся безуспешно спрятаться между небольшими постройками. Батюшка прошёл через калитку и скрылся за гостиничной дверью. Вскоре ворота загудели и отъехали в сторону, пропуская нас. Вернулся отец Игорь и, выгрузившись, мы прошли в холл помещения. В глаза сразу бросились позолота и мрамор. Я не частый гость подобных учреждений, и точно не знаю штатного расписания персонала гостиниц. Назову человека, встретившего нас на первом этаже, портье. Так вот, портье очень доброжелательно к нам отнёсся и немного владел русским. А чему я удивился, хозяева-то русские? Услышав цену двухместного номера на ночь, мы поблагодарили и хотели уходить. Матушка-настоятельница русского монастыря, случайно находившаяся рядом, узнав в нас соотечественников, сказала портье, что оплатит ночь пребывания двух инвалидов. Мы, конечно, стали отказываться. Дошло до того, что и сам портье стал убеждать нас остаться, на свой страх и риск. Добрые люди, всё-таки, эти палестинские арабы. Но тут в разговор вмешался наш гид, и объяснил, что мы от Сергея. Сергея здесь знали и помнили. Тут же позвонили нынешнему хозяину, Олегу, и объяснили ситуацию. И всё получилось. Олег дал указание разместить паломников в хорошем номере за его счёт. Видимо сибирское братство не пустой звук. Номер на четвёртом этаже, куда мы поднялись на лифте, оказался очень даже уютным. Состоял он из двух комнат на два хозяина, удобств и кондиционера. А из окна открывался замечательный вид на ночной Вифлием. На мгновенье мы ощутили себя «состоятельными кротами» А Александр Владимирович, по такому случаю и по нашей просьбе, даже в город сходил за бутылочкой вина. Отпраздновав удачу и наговорившись, мы улеглись. Ранним утром, проснувшись, мы отправились на литургию в храм «Рождества Христова», находящийся совсем рядом с гостиницей. «Ослика» беспокоить не стали, пошли пешком. Постояв в верхнем пределе храма, спустились в пещеру рождения Богомладенца, прикоснулись к яслям, куда его положила Дева Мария. Здесь же отстояли литургию. Какие-то светлые чувства, неведомые мною до этого, рождали в душе строки:

Божественное! Что изменено,
По замыслу Творца, во мне тобою?
Я чувствую, в груди бурлит вино!
Я ведаю тебя тому виною.

Божественное лика моего,
В святых местах касалось тёплым светом.
Но не был бы я хоть чуть-чуть поэтом,
Возможно бы не понял ничего.

Лишь посетив сегодня Вифлием,
Места Богорождения целуя,
Тебя в себе узрел я. Аллилуйя!
Себе на счастье и на радость всем.

После литургии в храме мы вернулись в гостиницу, попрощаться.

Но «богатая» жизнь на этом не закончилась. Утром мы были приглашены на завтрак в ресторан гостиницы. Восточные сладости и другие деликатесы подносили нам официанты и желали приятного аппетита. Обращались с нами, как с дорогими гостями. Впрочем, других, пусть даже и не таких дорогих, гостей в ресторане просто не было, я уже говорил про не сезон. Но радости нашей, всё-равно, не было предела! Поблагодарив гостеприимных хозяев, мы вернулись в номер, собрались и пошли во двор, где нас уже радостно встречал «ослик». Припав на ноги, он привычно зашагал, неся по длинным дорогам Святой Земли своих неугомонных, но уже таких родных седоков…

В-седьмых: «Укрывшись сенью эвкалипта»

– Да, Николас! – улыбаясь произнёс батюшка – Поздравляем тебя! Сегодня день святителя Николая Чудотворца, а значит и твои именины. Сейчас мы направляемся в храм имени этого великого святителя. Он самый почитаемый в Вифлиеме у православных палестинских арабов. Когда-то, во времена первой интифады, Вифлием являлся центром борьбы палестинских повстанцев с израильскими захватчиками. И вот однажды, подавляя сопротивление плоховооружённых арабов, армия Израиля подвергла массированному обстрелу христианский район Вифлиема. Всё вокруг рушилось. Но храм святителя Николая, казалось, был неуязвим для ракет и снарядов. Множество православных собралось под его сводами, и молили Господа и Николая Чудотворца о защите. И вот, будто непробиваемый купол встал над храмом. Только один шальной снаряд пробил его свод и упал в переполненное людьми помещение. Но и он, чудесным образом, не взорвался… Окончив артобстрел, израильтяне пошли на штурм города. Повстанцы, вооружённые автоматами Калашникова, отступили к храму. Им необходимо было спрятать своё оружие, но нигде не находилось для этого места. А израильтяне были уже совсем рядом. Но когда они ворвались внутрь, сколько ни искали оружие, ничего не обнаружили. Не найдя то, что искали, они покинули храм. А прямо на иконостасе висели, не увиденные солдатами, автоматы повстанцев…

«Ослик, подрагивая от напряжения, взобрался по круто-поднимающейся узкой вифлиемской дороге прямо ко входу в храм. Стоянка здесь была запрещена, и нам сразу же решил напомнить об этом местный полицейский. Но увидев, что выгружаются инвалиды, стал наблюдать, что бы никто нам не помешал. Потом, пока Александр Владимирович уехал искать стоянку для машины, он даже помог войти нам в притвор храма. Служба была уже в разгаре, и в зале было очень много народа. Так что пришлось долго стоять у входа. Мне было не видно происходящее в зале, зато я запросто мог вглядываться в лица стоящих рядом. Кстати, в красивые и добрые лица. Создавалось впечатление, что здесь каждый знаком друг с другом. Вот молодая мамочка обнимает подругу, тоже держащую на руках малыша. А вот пожилая женщина, с улыбкой, кивает такой же пожилой соседке. И вот уже все они дружно осеняют себя крестом, услышав «Аллилуйя». Периодически люди расступались, пропуская подростков с хоругвями в руках, несущих их к месту службы. Я так увлёкся наблюдением церковной жизни палестинцев, что и не заметил, как пролетело время. Служба закончилась, и всё пришло в движение. Кто-то выходил из храма, а кто-то наоборот, входил. Мы тоже, воспользовавшись представившейся возможностью, зашли в зал. Здесь было всё ярко и величественно. Везде горели свечи и большие, и маленькие. Батюшка подвёз меня к иконе Николая Чудотворца, обратив моё внимание на нарисованные под образом картинки с падающими на храм снарядами. Потом отец Игорь с Александром Владимировичем сели отдохнуть у стены, а мы с Николаем стали ходить, ну, то-есть ездить, по храму, рассматривая образы святых, читая молитвы, и прося у святителя Николая каждый о своём. Тут ко мне подошла женщина, улыбнулась и, протянув кусок белого хлеба, видимо хлеба причастия, сказала: «Крисмас!». Я улыбнулся ей в ответ, поскольку улыбка не ведает языковых барьеров, и благодарно взял белый кусочек. Немного покопавшись в голове, благо пришлось неглубоко и копать, вспомнил значение сказанного мне слова – рождество по английски. Католичка – понял я. У них на днях рождество. Что же привело её сюда? А, впрочем, хороший, наверное, человек. Так я в раздумьях и подкатил к своим спутникам. Вдруг к нам подошла Наталья. Помните, регент из «Дома Закхея». Хотя почему вдруг? Живёт она здесь, в православном храме соседнего города. Вот и посетила православный храм в праздник. Но я и более простым вещам здесь готов был удивляться. Она поздоровалась и сказала, что отец Киприян очень расстроился оттого, что не смог нас проводить. А вскоре подошёл к нам и сам Киприян, в сопровождении грузинских паломников, коих встретил тут же. Дело в том, что его когда-то очень радушно принимали, там – в Грузии, и по-хорошему впечатлили. Мы тоже, с удовольствием поговорили с ними, одним хлебом вскормлены, как-никак, одной Родиной взращены. Грузинские паломники, в основном, оказались детьми. Родина наградила их поездкой по Святым Местам за победу в конкурсе на знание Ветхого Завета, о чём мы от них и узнали. И, естественно, они ничего не могли помнить о братстве Советских народов, но искренне радовались встрече с сибиряками. А с улицы влетели под своды храма звуки барабанов и волынок. Все поспешили наружу. И когда мы вышли из храма, к дороге, по которой должны были пройти ряды музыкантов, пробраться к ней уже не представлялось возможным. Но тут на помощь снова пришёл полицейский. Он махнул нам рукой, приглашая следовать за ним. Палестинцы, видя его порыв и двух инвалидов, доброжелательно расступились, пропустив нас к самой дороге. Какие хорошие люди, подумал я и стал глядеть на дорогу, в ожидании барабанно-волыночного шествия. Но только появились первые ряды палестинских школьников с барабанами, передо мной выскочили на дорогу светло-кремовые штаны, обтягивающие широкий мужской зад, и всё загородили. Ну, здравствуйте – подумал я – только что восхитился палестинской вежливостью, и на тебе! «Ира! Ира! Иди сюда» – закричали кому-то штаны. И всё стало на свои места. Я даже не сердился на обладателя штанов, так-как избежал разочарования в целой нации. А школьники прошли мимо нахала и предстали передо мной во всей красе, ритмично ударяя палочками по коже маленьких барабанов и колотушками по барабанам большим. Они проходили мимо, ряд за рядом. А гул барабанов порождал где-то в глубине моей души, уж не знаю почему, боль за униженный народ и обиду. За барабанщиками маршировали волынщики. Я видел любовь в глазах палестинских женщин, наблюдающих за шествием с противоположной стороны дороги и гордость в глазах мужчин. Надрывный плач волынок взывал к справедливости и защите страдающего народа. И я уже был полностью на стороне палестинцев, в их конфликте с израильскими захватчиками. Последние ряды детей-музыкантов ушли вверх по улице и скрылись. Вместе с музыкой ушло и наваждение. Ни обиды, ни гнева не осталось, только удивление. Как я мог поддаться эмоциям, тем более таким? Зрители этого завораживающего зрелища стали расходиться. Даже широкозадые мужские штаны были уже где-то вдалеке. И мы пошли вниз по дороге, к давно ждущему нас надёжному другу, к нашему «ослику».

– Ну а сейчас снова через границу – заговорил батюшка – в направлении Северного Иордана.

Через короткое время мы уже подъезжали к израильскому КПП. Я уже говорил о бдительности здешних пограничников. Вот именно эта проверка засела у меня в памяти. Я бы даже назвал её не проверкой, а, выражаясь на языке «камерном», шмоном. Но всё когда-то заканчивается. Вот и мы с пограничниками, любезно улыбаясь друг другу, наконец-то распрощались. А вскоре показались павильоны Северного Иордана. Здесь всё кардинально отличалось от Иордана Южного. Чистая, изумрудного оттенка, вода бежала между двух обрывистых, утопающих в зелени берегов. Берег, на котором находились мы, был укреплён каменной кладкой и огорожен перилами. Из воды тоже поднимались металлические перила, указывающие на место разрешённого входа в воды Иордана. Прямо у берега, под ограждением сидели чайки и наблюдали за плавающими в воде сомиками. Нам даже повезло увидеть двух, плывущих по своим делам, выдр. Тут уже туристы, не задумываясь заходили в воду и окунались. Кстати одеты они были в, продающиеся прямо здесь, такие же, как были и у нас рубашки. Наверное, казалось им, что именно в этих водах крестился Христос. Но мы-то с вами знаем, что и по чём. Кто не в курсе, напомню. В этом месте, по совету святого Ильи, семь раз окунувшись в воды, излечился от проказы известный и богатый военноначальник. Ну да пусть будет блажен неведающий. Мы же в воду не стремились, а спокойно отдыхали и оглядывали окрестности. Я повертел фотокамерой во все стороны, а потом немного прогулялся. Всё здесь, в отличие от Иордана южного, было сделано для посетителей: и торговля и питание и, извините за откровенность, сортиры, для инвалидов бесплатные. День уже перевалил далеко за половину, и надо было задуматься о ночлеге.

– А послушайте, братцы! – сказал отец Игорь – Предлагаю вам сегодня многозвёздочный отель. Я гляжу, погода шепчет просто, ни ветра, ни дождя. Не заночевать ли нам сегодня прямо на земельке, под звёздным небом, средь кущ райских?

– А где это? – спросил я, так, чтобы не молчать. Ну и для того, чтобы показать, будто могу и не согласиться.

– Место просто замечательное! – продолжил батюшка, делая вид, что уговаривает.

– Подворье женского «Горненского» монастыря, рядом с храмом «Марии Магдалины», у Галилейского моря. Я там был уже не раз, с другими паломниками. Вам наверняка понравится!

– А что! – будто поддержал я его, хотя было немного страшновато.

– Я двумя руками за. Паломники мы, или как? Поехали!

Ну и, получается, договорились. Мысленно попрощавшись с безграничным, не являющимся границей в отличии от южного, северным Иорданом, мы направились к «Сузуки»…

Почти стемнело, когда мы добрались до цели. Остановившись у металлической ограды, окружающей большой фруктовый сад, мы выгрузились. Что произрастало в саду, разглядеть было уже трудно. Калитка в ограде была открыта и отец Игорь с Александром Владимировичем, взвалив на себя наш багаж, скрылись за ней. Скоро отец Игорь вернулся за мной и Николасом. Миновав ограду, мы оказались в коридоре, образованном оградами двух соседствующих садовых участков. Он, по словам батюшки вёл к Галилейскому морю. Тропа перед нами едва освещалась звёздами, но отец Игорь уверенно продвигался вперёд. Впереди вскоре вспыхнул свет – это Александр Владимирович уже развёл костерок. Да и вообще, рядом с морем даже ночью светлее. Мы расположились у огня, разложили на земле ужин и завели беседу перед сном. Батюшка рассказывал нам, как он ловил здесь сомов в прошлых поездках. А в этот раз, к сожалению, не взял снасти и придётся обойтись без рыбы. Кстати, еле уловимый, запах свежей рыбы напоминал о соседстве с морем, укрытым от глаз пышной растительностью. А местные рыбаки, оказывается, попавших в сети сомов выкидывают обратно в море, так-как у них рыба без чешуи таковой не считается.

– Вон видите – говорил отец Игорь – за деревьями верхушка пальмы виднеется? Я в прошлый раз под ней у моря ночевал, правда это было летом. Утром встал, а с пальмы, рядом совсем палестинская гадюка упала с крысёнком в пасти. Это бы ничего. Следом мамаша этого крысёнка на змею прыгнула…

Так, за байками да разговорами, пришло время отходить ко сну.

– Дождя бы не было – уговаривал кого-то батюшка, расстилая спальные мешки под могучим эвкалиптом. Потом он помог мне, облачённому в пуховик и сапоги, улечься. И вскоре повисла тишина, нарушаемая писком каких-то животных. Я смотрел на звёзды, застрявшие в кроне эвкалипта, и шептал:

Горит костёр, поёт душа,
Пакеты собраны с едою.
О берег море, чуть дыша,
Бьёт Галилейскою водою.
Мы будем спать сегодня здесь,
Легко, уютно, безмятежно!
А бог на нас глядеть с небес
Сегодня будет нежно, нежно.

В-восьмых: «Перед концом Света»

Ну и отопление в нашем отеле! Даром «многозвёздочный». Я пытался побольше двигаться и прятать руки в рукавах. А тут ещё всё время кричал кто-то за деревьями, тоже не спалось, бедняге. Ворочался я, ворочался, то на кусты таращился, то на звёзды пялился, да на холод брюзжал. Но, слава Богу, сморило. И приснилось мне оно – моё плохое настроение. Толстое такое, небритое существо, с плаксиво перекошенным лицом.

– Ну и чего? – сказало вдруг настроение – Чего, я спрашиваю? Заманил меня сюда. Рай на земле обещал. Ну, на земле–то, это да! А рай где? Все бока и себе и мне отлежал, а холодно-то как! Бр-р-р! Несчастное я, несчастное! Доверчивое! А досталось-то кому-у-у?! Крупная слеза скатилась по щетине и брякнулась мне на нос. Потом ещё одна, и ещё. Я открыл глаза. Крона могучего эвкалипта протекла, и дождь добрался до его постояльцев.

– Мужчины! Вставайте! Уже утро, а дождь только начался. Предлагаю вещи спрятать у дерева, а самим бегом в машину. Пока съездим на гору «Блаженства», глядишь, и дождик пройдёт. Вернёмся потом за оставленным, я думаю, промокнуть не успеет.
Так и поступили. Пока шли к «ослику», дождь заметно усилился. Пришлось накинуть капюшон, наполовину закрыв лицо. Разыгрался и ветер. Батюшка лавировал коляской, объезжая уже размокшие от дождя участки тропы. Но сильно промокнуть не успели, «ослик» уже ждал нас, широко распахнув двери. А так-как вещи остались под эвкалиптом, мы довольно быстро спрятались в машине. И поехали мы на гору «Блаженства», утешиться после напряжённой ночи. Подъехав к подножию горы, как принято, прочли нагорную проповедь, полюбовались пейзажем и направились к католическому францисканскому храму «Преумножения Хлебов и Рыб», где Господь накормил пятью хлебами и двумя рыбинами пять тысяч человек. А дождь и не думал прекращаться, Мы свернули под ближайшую храмовую крышу, под стропилами которой нашли себе укрытие какие-то местные птицы. Они довольно громко чирикали и носились над нами. А у входа, в каменном бассейне, плавали разноцветные рыбы, батюшка сказал что форель. Капли дождя прыгали в воду, так-как бассейн был не защищён крышей. Навес был только по периметру дворика, в центре которого росла олива. Дойдя, под навесом, до храмовой двери, мы вошли в сам храм. В центре его стоял каменный алтарь, на котором Господь раскладывал хлеба и рыбу, чтобы накормить собравшийся народ. Под алтарём находится очень древняя и, как говорят, самая красивая на Святой Земле византийская мозаика, изображающая корзину с хлебом и двух рыбин. Помолившись у иконы Спасителя, мы вышли наружу. Уже не обращая внимания на усиливающиеся дождь и ветер, мы дошли до «ослика» и поехали в город Капернаум, точнее в то, что от него осталось. А осталось, надо заметить, совсем мало. Нельзя сказать, что ничего – фундамент и немного каменной кладки. Зато на территории этого умершего города находится множество монастырей. Если говорить откровенно, я настолько засмотрелся на разбушевавшуюся за лобовым стеклом стихию, что просто пропустил мимо ушей, то, о чём батюшка говорил, указывая на монастырские постройки, проносящиеся мимо. Вдруг «ослик» встал невдалеке от монастыря с розовыми куполами, точнее Александр Владимирович его остановил.

– Это, братья, православный греческий храм двенадцати апостолов – продолжая исполнять обязанности экскурсовода, сообщил нам отец Игорь. – Здесь Господь исцелил расслабленного, друзья которого разобрали крышу дома, пытаясь пронести его к Иисусу, ибо в двери пройти не было возможности. И господь исцелил его.

Дружненько сев в коляски, мы, ведомые спутниками, поехали к храму. Дождь, будто испытывая стойкость сибирских паломников, хлестал нас нещадно. Да и ветер не утихал. Но что нам? Не для того в такую даль приехали, чтобы перед непогодой пасовать. Справа от дороги, ведущей к храму, за металлической изгородью, важно вышагивали павлины среди фруктовых деревьев. На земле валялись мандарины, апельсины, памелы. Живут же люди, естественно подумал я. А вслух попросил:

– Спой, птичка! Спой, рыбка!

Не услышав ничего в ответ от длиннохвостой птички, я понял, что павлины совершенно незнакомы с классикой советской мультипликации, и потерял к ним всякий интерес. Тем временем мы подъехали к монастырю, закрытому, и совершенно не подающему признаков жизни. Пришлось расположиться за стоящим на улице столом, прямо под открытым небом. А Галилейское море вздыбливалось недовольно, отталкивая непристойные лапы ветра. Батюшка читал молитвы, а мы терпеливо мокли и мёрзли. И я уже думал, как бы ни заболеть и не стать ещё большей проблемой для друзей. Ведь и отец Олег и Александр Владимирович и, конечно же, Николас, стали мне настоящими друзьями. И когда мы снова оказались в машине, я облегчённо вздохнул. Дальнейшие наши планы были связаны с горой Фавор. Узкий серпантин, ведущий на Фавор был почти пуст. То ли погода была такой отвратительной, то ли паломники не такими смелыми, но потоки небесные текли по совершенно пустой дороге. И вдруг, за очередным поворотом, перед нашими глазами появился ответ на все наши вопросы. По горному серпантину, явно не предназначенному для транспорта более габаритного, чем гужевой, дерзнул проехать, пусть не самый большой, но всё-таки автобус. Безумству храбрых поём мы песню, хорошо, если не реквием. Автобус, видимо, занесло на влажном асфальте, и он перегородил всю дорогу, ткнувшись носом в каменное ограждение. Это, ну и конечно промысел Божий, спасли беднягу от полёта в пропасть. Но без специального крана дорогу было не расчистить, и полицейский жестикулировал нам о развороте. Ну что ж, решили мы, приедем сюда позже. Фавор, конечно, место значимое, но не единственное. Мы развернулись и поехали в Назарет, с целью посетить храм «Благовещения», где архангел Гавриил принёс Марии благую весть, о зачатии ею от Святого Духа сына Божия. Перед этим заехали в Канну Галилейскую, где Христос совершил первое своё чуда, превратив на свадьбе воду в вино. Естественно же и вино это, может, конечно и не совсем это, но из этих мест, мы не могли не взять. В нижней части храма «Благовещения» всегда слышен шум источника, у которого, как верят все православные христиане, и получила Мария благую весть. В конце небольшого холла, куда мы и зашли, располагался вход в пещеру с этим источником. За кованой оградой мы увидели небольшое углубление, выложенное камнем и усыпанное множеством монет. С левой его стороны и бил источник, уходящий куда-то по трубам. А по краям каменной кладки стояли маленькие иконки. Мы немного обсохли и согрелись.

– Вы-то обсохли и согрелись. А сумки-то ваши? Небось под эвкалиптом промокли и застыли, – услышал я голос, то ли совести, то ли ночного плохого настроения.

– Ах, ты ж батюшки! – вырвалось у меня.

– Что, Георгиус? – отозвался батюшка.

– Да вспомнил вот, что про багаж-то мы и забыли совсем. Вымокло всё, наверное.

– Помню я всё – начал успокаивать отец Игорь – Мы там, с Александром Владимировичем, всё надёжно спрятали и ветками укрыли.

– Ну, значит, зря переживал – выдохнул я, обращаясь скорее к обеспокоенной совести.

– А сейчас снова на Фавор – услышали мы от батюшки.

Дождь лил и лил. Фавор окутали редкие облака. На серпантине не было ни одной машины, кроме «ослика», конечно. Но на лице отца Игоря, в зеркале заднего вида, читалось сомнение.

– Не знаю, пустят нас, не пустят? Паломников совсем нет. Могут, конечно, и не открыть. Не знаю.

С этими словами «ослик» подъехал к монастырским воротам. Наш гид вздохнул и вышел под дождь. Перекрестившись, он позвонил в висящий у ворот звонок. Но сколько не звонил бы батюшка, ворота так и не открылись. Устав звонить и намокнув, он вернулся в машину.

– Ну, вот и не ждали нас тут. Скоро вечер. Надо уже думать о ночлеге, не под дождём же кости студить. Да-а!

– Батюшка – взял я слово – А помните, нам Наталья, из «Дома Закхея», говорила, отец Киприян жалел, что не смог с нами попрощаться? Может исправим положение, и заедем в гости к хорошим людям? И поздороваемся, и попрощаемся потом. А?

– Неудобно как-то – помолчав немного, промолвил отец Олег

– А, впрочем, под дождём неудобнее. – И, махнув рукой, добавил – Александр Владимирович, поехали за багажом.

– Поехали – сказал тот и нажал педаль газа.

Небесная сантехника сломалась окончательно, и вся вода напрямую текла вниз. Дворники, с каким-то неземным усилием, спихивали её с лобового стекла. К тому же на горе сгустились облака, сделав путь наш почти невидимым. В голове, как на табло, неизвестно откуда, выскочило: «21. 12. 2012г. Конец света» Понимая, что это бред, я с удовольствием наблюдал, как уверенно Александр Владимирович крутит баранку. Да и, в конце — концов! Сегодня только двадцатое…
За сумками друзья наши сбегали естественно без нас, чего всем грязь месить. Вещи действительно промокли, но не так чтоб уж насквозь. А в «Доме Закхея», если и не сильно нам обрадовались, встретили радушно. В Иерихоне было сухо. Выслушав наш рассказ, настоятель сказал улыбаясь:

– А у нас дождь раз в пять лет, пустыня как-никак.

И тут же капли дождя пали на сухую землю. Вот и очередная пятилетка, с мелким сарказмом подумал я. А дождь всё усиливался, и мы поспешили под крышу. Нас накормили и расселили по уже обжитым нами кельям. Лёжа на кровати, я, с содроганием, вспоминал прошедший день.

– Дождь у них раз в пять лет. Шалишь! – вдруг тихо сказал я и улыбнулся. А потом снова начали появляться стихи. Я записал их на телефон, чтобы не забыть. Повторив про себя несколько раз то, что сочинил, захотел прочитать это кому-нибудь. Но в келье я был один. Забравшись в коляску, я поехал к двери. Прямо за дверью была трапезная. Там и обнаружились все три моих попутчика. Они пили чай с конфетами и разговаривали негромко. Подъехав, я тоже взялся за чай. Но будто кто толкал меня изнутри.

– Братья! А я тут очередной стишок накрапал. Послушаете? – и, не дожидаясь ответа, начал:

Пустыня сохла без дождя,
Как сохнет женщина без мужа.
Он был ей нужен, очень нужен –
Никчемный, пьяный, разгильдяй.

Но лишь бы рядышком и свой,
Такой родной, необходимый!
Пустынный ветер – бабий вой
Кричал ему: «Приди, любимый!»

И он пришёл, чтоб взять своё.
Он весь бурлил от сладострастья!
И навалился на неё,
И оба плакали от счастья.

Я замолчал, выжидающе — горделиво смотря на невольных слушателей. Наконец, услышав долгожданное одобрение, я допил остатки чая. Посидев ещё немного, мы стали расходиться по кельям. Толкая колёса коляски, я вдруг обнаружил, что в трапезной мы были не одни. В дальнем углу, у ноутбука сидела Наталья. Я уже говорил, что она была регентом и певчей. Возможно, она готовилась к завтрашней литургии. Я вспомнил последнее своё четверостишье и, может даже покраснел. А может она и не слышала ничего, думал я, засыпая у себя в келье.

В-девятых: «И был «Торнадо».

Как здорово всё-таки просыпаться не под эвкалиптом, да ещё и не под дождём! Как хорошо!

– Хорошо! – потягиваясь в кровати, почти простонал я.

– Да, хорошо. Хорошо устроились, – поддержал меня Николас – вон, на улице дождь не прекращается, а мы под крышей, в тепле и сыты. Батюшка заходил. Поднимайся, на литургию пойдём скоро.

– На литургию, это хорошо – согласился я, поднимаясь.

– И, вообще всё хорошо – продолжал я, пытаясь пошутить – Двадцать первое уже, а никакого тебе конца света. Снова обманули! Ну, и…

Оглядев келью, залитую нежно-розовым светом, я не стал продолжать, откинувшись спиной к стене и прикрыв глаза. Но вспомнив про слова Николая о литургии, стал усаживаться в кресло. А вскоре зашёл и отец Игорь. Он взялся за ручки коляски, и повёз меня к выходу. Стоило нам пересечь двор, как мы сразу оказались у небольшого строения, являющегося здесь молельным залом. Заехав внутрь, мы приятно удивились, увидев делегацию грузинских школьников и сопровождающих их педагогов. Службу проводили три батюшки, отец Киприян и два святых отца из Грузии. Когда читал отец Киприян, на клиросе пела Наталья, а когда выходили грузинские батюшки, перед нами пели две грузинки на родном языке. Причём происходило это в полной гармонии друг с другом. И это вот единение вызывало давно забытые братские чувства двух советских народов. Окончив литургию, батюшки благословили нас, и отец Киприян пригласил всех в трапезную. На столах, покрытых белыми скатертями, стояли блюда с финиками, бананами и конфетами. Тут же были чашки с чаем и пустые бокалы.

– Дорогие гости – говорил настоятель – чай, который мы с вами пьём сейчас, заварен на местном иерихонском шалфее. Это очень вкусно и полезно.

Пусть простит меня отец Киприян. Он очень хороший человек и замечательный священник, но чай был всё же совсем невкусный. Но зато конфеты и финики были очень даже ничего. А вино, выставленное из монастырских подвалов, имело превосходный вкус и настраивало всех на приятное общение. После тёплых слов, сказанных друг другу, дошло дело и до пения. Знаменитые грузинские песни снова и снова радовали слух. Мы тоже не ударили лицом в грязь и спели наше, русское. Но всему приходит конец. Расставание было тёплым, но печальным. И долго потом ещё, казалось, звучали красивые, добрые, немного гортанные голоса под сводами трапезной. Мы, ощутив на миг вкус забытого уже единства, даже не замечая этого, держались друг к другу поближе, стараясь найти любой способ, чтобы продолжить общение. И совместно приняли решение – сегодня устроить себе выходной и никуда не уезжать. К счастью никто нам не возражал. Перед сном я вышел в коридор, где в прошлый раз увидел так понравившийся мне крестик. Он, или такой же как он, лежал на прежнем месте. Но в этот раз крестик мне показался абсолютно обыкновенным. Я пожал плечами и пошёл спать.

А дождь ещё днём, как-то незаметно, прекратился. И конца света так и не случилось.

Как всегда, за период нахождения на Святой Земле, проснулись мы рано. Солнце в Израиле, в это время года, встаёт в шесть утра. Вот и мы приучились вставать вместе с ним. Не смотря на это, чувство усталости и сонливости, я, по крайней мере, здесь никогда не чувствовал. Наоборот всегда был бодр. Думаю, и остальные могли сказать так же. Умывшись и попив чаю, мы попрощались с «Домом Закхея», ставшего для нас самым родным здесь домом, взяли вещи и пошли к «ослику». Александр Владимирович с Николасом были уже в машине, когда и мы, с батюшкой вышли из дома и направились к ним. Я приветственно махал им, а отец Олег вёз меня прямо к бордюру, всё ближе и ближе. Я ни о чём не думал, так-как и не такие препятствия мы уже проходили…

Коляска сорвалась передним колесом вниз, и меня выбросило вперёд. Опыт, какой-никакой, по экстремальному покиданию своего транспортного средства, уже был у меня за плечами. И я довольно удачно сгруппировался перед встречей с дорожным покрытием. Было больше шума, чем причин для него. А всё оказалось просто. Вывезя меня на улицу, батюшка развернулся, чтобы закрыть за собой входную дверь. Небольшой уклон, небольшая потеря контроля и небольшое самостоятельное путешествие вниз к дороге, с совсем уже небольшой ссадиной на руке. Конечно, и Александр Владимирович, и отец Игорь испуганно кинулись мне на помощь. Но увидев мою улыбающуюся физиономию, облегчённо вздохнув, посадили меня в седло. И вот уже зелёные ворота закрылись за выехавшим «осликом», теперь уже окончательно.

– Всё, друзья – сказал вдруг батюшка – Сегодня «ослик» возит нас последний день. По договору, его уже пора сдавать обратно в пункт проката. Так что едем в Иерусалим. Там посетим ещё некоторые святые места, потом найдём гостиницу, где и оставим вас, Георгиус и Николас, с вещами. Сами же, с Александром Владимировичем, отправимся сдавать машинку. Ну и дальше, по расписанию.

Ещё не зная, что там дальше по расписанию, я загрустил. Всё же я его уже успел полюбить – «ослика» нашего. Но до обеда мы ещё будем вместе, думал я, незаметно поглаживая переднюю панель машины.

Расстояния израильские, я уже говорил, по сравнению с Сибирью – к соседу зайти. Совсем скоро, дождавшись на КПП «Таможня даёт добро», въезжали на «Масляничную» гору. Там мы посетили монастырь Русской Зарубежной церкви «Воскресения». В отличие от просто Русской церкви, её основали русские эмигранты, а прихожанами являются их потомки, возможно никогда и не бывавшие на русской земле. Они ещё разговаривают на русском, но уже с заметным акцентом. На территории монастыря возвышается часовня, видимая отовсюду. Её называют здесь русской свечой. Помолившись тут, у места обретения главы Иоанна Предтечи, мы посетили саму часовню «Вознесения», видели камень, на котором стояла левая стопа Спасителя и отпечаталась на нём. Потом побывали в католическом монастыре «Кармелиток», где Иисус учеников своих, во второй раз, учил молитве «Отче наш». Внутри его, на боковых стенах галереи находятся тридцать три мраморных доски с текстом молитвы Господней, написанной золотыми буквами на разных языках. Посетив ещё несколько замечательных мест монастыря, мы покинули его. Сев на «ослика», доехали до смотровой площадки, с высоты которой весь Иерусалим виден, как на ладони.

– Вон – начал обзорную экскурсию батюшка – францисканская церковь «Слёз Господних», построена в память о слезах Иисуса Христа за грядущее разрушение Иерусалима. А вон – продолжал он, отводя руку правее – видны золотые купола православного храма «Марии Магдалины», где покоятся мощи Святой Варвары, далее католический храм «Всех наций»…

Отец Игорь, словно желая открыть все тайны Древнего Города для нас, или просто не желая самому отрываться от столь прекрасного зрелища, всё говорил и говорил. Про иудейское и мусульманское кладбища, находящиеся на Елеонской горе, на которой быть похороненными считается большой удачей, так-как будешь находиться ближе к Золотым вратам Иерусалима во время Страшного Судилища, и вернее получишь прощение. Рассказывал он и про Геенну Огненную, ущелье на территории Иерусалима, где сжигался всякий мусор и трупы преступников, и куда через Навозные ворота стекались нечистоты. Указуя на Стену Плача и на мечеть «Купол Скалы», отец Игорь говорил и говорил…

Но всё имеет завершение. Завершилась и наша обзорная экскурсия. Александр Владимирович с Николасом пожелали спуститься от площадки по каменным ступеням к великолепному храму «Марии Магдалины», а мы с батюшкой смиренно ждали их у «ослика». Вскоре они вернулись, и мы поехали к подножию горы, к католическому храму «Всех Наций», построенному католиками различных государств. В это место Иисус, взяв с собой трёх учеников своих, приходил молить Отца своего, о том, чтобы пронёс чашу мук мимо него. Помолились и мы, и отправились в Старый город. В Иерусалиме, в первую очередь, мы нашли офис фирмы, сдавшей нам в прокат «ослика». То ли мы не поняли евреев, то ли они нам плохо объяснили. Оказалось, что мы опоздали на сутки с возвращением транспортного средства. К тому же мы совсем забыли, что наступила суббота и очередной шаббат. Сотрудники офиса уже закончили работу, и сдать машину теперь получится только в понедельник.

– Видимо штраф придётся заплатить – то ли утверждал, то ли спрашивал батюшка.

Довольно быстро нам удалось найти Хостел (гостиницу в Старом городе), доступную нам по цене. Ну, с гостиницей – это я погорячился, приют с маленькими кельями на шесть коек. Может возникнуть вопрос, как же шесть коек уместилось в маленькой келье. Ответ прост, как и всё гениальное, койки были двухъярусные. Но занимали эти роскошные апартаменты только мы, и это компенсировало нам мелкие неприятности, в виде общего на этаж туалета, окошка под потолком и отсутствия отопления. Зато на нашем втором этаже, а гостиница была трёхэтажной, находился шикарный холл, с просторным диваном, столиком и кофейным автоматом. Разместившись у себя в комнатке и разложив вещи, мы вышли туда поужинать. Кофе, оливки и лепёшки, как обычно. Кроме нас здесь почти никого не было, разве портье за конторкой у входа общалась со своими братьями – хостел, как мы поняли, был делом семейным. Мы сидели, а мысли наши были уже на обратном пути домой. И хоть оставалось ещё трое суток до момента возвращения четырёх паломников из Святых земель, и хоть в разговорах домашняя тематика всячески ещё избегалась, но глаза – глаза-то говорили обо всём! Так, наверное, смотрели друг на друга Одиссей и его спутники. А разговоры наши были ещё здесь. Мы ещё строили планы хождения по Иерусалиму, вспоминали об уже пройденном и смеялись над «Концом Света»

– Ни метеорита, ни цунами, ни торнадо плохенького – ехидничал я

А зря ехидничал! В ту же секунду в двери ворвался торнадо! Судя по лицу, национальность у него была кавказская.

– Я вам русским языком объясняю! – неслось по коридору – я из России прилетел. Мне номер нужен, хороший номер. Я деньги плачу! Вот!

«Торнадо» размахивал чем-то перед девушкой-портье. Но то ли по-русски здесь не понимали, то ли по-русски с акцентом, то ли терялись от напора потенциального постояльца. Наконец кавказец повернул голову в нашу сторону, и в глазах его засветилась надежда.

– Православные! – вскричал он и устремился к нам, видимо в батюшкиной рясе разглядев последнюю надежду на помощь от единоверца.

– Батюшка – обратился он к отцу Игорю – помогите мне!

– Я им русским языком говорю, батюшка, (батюшка «Торнадо» произносил на распев, будто причитал, ба-атюшка) мне отдохнуть с дороги надо, умыться. А они мне твердят, мест нет. Я же не бесплатно и не торгуюсь.

С этими словами он снова вытащил объёмное портмоне. Батюшка, с удовольствием, взялся помогать, по сути, земляку. Он принялся что-то объяснять хозяевам, а их уже на шум сбежалось много, на английском языке. И моментально всё пришло в движение. Гостю стали предлагать номера. Но теперь уже «Торнадо» не устраивал их скромный сервис. И батюшка, добрая душа, повёл его в город, искать более достойные хостелы. В холле моментально повисла тишина, действительно, как после торнадо. Мы вдруг почувствовали какую-то усталость и решили отдохнуть. Удобно расположившись на койках в келье, закутавшись в одеяла, мы уснули. Долго ли, коротко ли мы отдыхали, нас разбудил батюшка:

– Братья! Вставайте. Тут один добрый человек с вами познакомиться хочет. Собираемся в холле.

Когда мы выехали из кельи, увидели сидящего вместе с батюшкой за столом «Торнадо». Подъехав поближе, мы поздоровались.

– Здравствуйте, православные! Я так рад, что встретил вас здесь! Меня зовут Вахтанги.

С этими словами он поставил на стол бутылку, купленной где-то в городе, качественной, и конечно же дорогой водки…

В-десятых: «Вахтанги»

– А я им и говорю, да я больще русский, чем все вы! – рассказывал нам Вахтанги, и его единственный живой глаз гневно смотрел куда-то исподлобья.

– Нет, вы понимаете, – искренне негодовал он – эти менты тычут мне, что я не русский. А сами, я уверен, дедов своих не все помнят, не говоря о прадедах. И кто там в них понамешан, в этих «русских»?

Было ясно, что с милицией у него отношения явно без симпатий. И чем больше он рассказывал о себе, тем яснее становилось почему.

– У меня дядя генерал ГРУ, братья в ГРУ – с гордостью и грустью продолжал Вахтанги – Один я бандит.

Он говорил и говорил, показывал шрамы на теле, коих было в достатке, вспоминал о каком-то «Легионе» и борьбе с ним. Потом признавался, что безгранично рад нашей встрече на Святой Земле, и что это совсем не случайно.

– Вахтанги моё грузинское имя, я долго жил в Тбилиси, пока в Москву не переехал. А по национальности я курд – продолжал он – и курдское моё имя Чауш. Моего отца зовут Мища. Я живу в Тбилиси на улице Рейнгера-21. Я в таком месте вырос – слева католическая церковь, справа русская православная. И, будьте добры, помните это место. Вам всегда там будут рады!

Не знаю почему, в голове моей всплыло, что московский воровской авторитет Дед Хасан тоже является курдом. На тот момент он был ещё жив. Вахтанги мог бы ещё о многом нам рассказать, но отец Игорь, вспомнив о предстоящей ночной службе в храме «Гроба Господня», решил отложить разговоры на следующий день.

– Целую ващи дущи, православные! – сказал на прощание Чауш…

Из ночного небытия сознание вырвал стук в дверь и громкое «Ба-атюшка! Ба-атюшка! Я такое хочу рассказать. Ба-атюшка помоги понять, что произошло!»

И уже проваливаясь назад в небытие, я услышал батюшкино «Завтра, Вахтанги, завтра. Утром, всё утром. Иди спать». И всё…

От нашего жилища до храма было всего пять минут ходьбы, и, проснувшись в третьем часу ночи, мы отправились на службу ко гробу Господню. На этот раз мы стояли в непосредственной близости от кувуклии, и слушали разноязычное пение батюшек различных национальностей и молились. Я ко всем своим молитвам и просьбам добавил ещё одну: «Господи! Дай терпения мне и смирения! Дай терпения, ждущим меня, милым сердцу моему людям». Так, с молитвами, мы и встретили утро. Вернувшись в хостел, мы успели ещё немного поспать, укутавшись в одеяла и не раздеваясь, в стылых постелях не отапливаемой кельи. Зато холод не дал нам разлёживаться и, уже со свежими силами, попив чаю и позавтракав, отправились мы к новым познаниям. А вместе с нами к ним отправился наш добрый друг Вахтанги. Он ночью так же был у гроба Господня, но судьба развела нас с ним. А ночью он приходил к нам, чтобы рассказать о странном случае, произошедшим с ним.

– Я, ба-тюшка ходил ночью ко Гробу Господню. На обратном пути встретил человека в чёрном. Он стоял и плевал под ноги, и топтал что-то. Увидев меня, он стал быстро удаляться. Я подошёл поближе и увидел вот это. – Вахтанги поднял руку, в которой держал семисвешник. – Я его хотел догнать, но не увидел его нигде. К чему это, ба-атюшка?

– Не знаю, брат – ответил отец Игорь – Да и нужно ли это знать? Пойдём с нами, Вахтанги, по святым местам.

Первым делом батюшка повёл нас к месту на горе Сион, где была заложена основа современной литургии – месту Тайной Вечери. Там Господь, собравшись с учениками своими на пасхальную трапезу, преломил хлеб, сказав, что это есть плоть его. Затем, поднося чашу с вином, говорил, что сие есть кровь его, за людей проливаемая. По пути к гробнице царя Давида, на фоне освещённых ярким солнцем белых стен, частенько выделялось хаки израильских военных. Уж и не знаю, с чем это было связано, но небольшие скопления юношей и девушек в военной форме, с автоматами за спиной, встречались нам в этот день довольно часто. Царь Давид, как рассказывал нам отец Игорь, очень почитаем евреями. Каково же было наше удивление, когда подойдя к статуе царя-псалмопевца, кстати подаренной Израилю русским благотворительным фондом, мы не обнаружили царского носа. Ко всему прочему лицо Давида было залито чёрной краской. Батюшка постарался разъяснить ситуацию:

– Это статуя царя Давида. Каждый год евреи ей отламывают нос

– Почему – спросил Вахтанги, пристально смотря на отца Игоря

– Потому, – ответил тот – что, иудеи буквально понимают фразу, не сотвори себе кумира. Никакого изображения ни на небе, ни на земле.

– Факт – утвердительно кивнул Вахтанги, с лицом экзаменатора, удовлетворённого ответом экзаменуемого.

А батюшка продолжал:

– И пусть он царь Давид и они его почитают, но изображения его быть не должно. А это изображение – указал он на статую

– И поэтому иудеи с этим по-своему борятся. Мы только что прошли армянский квартал, чуть ниже квартал иудейский, откуда приходят евреи и отламывают у статуи нос.

– И чёрной краской заливают? – добавил вопрос Александр Владимирович.

Вопрос был скорее риторический, так-как на безносом лице Давида и на его одеждах отчётливо просматривалась эта самая краска. Но батюшка ответил:

– И чёрной краской заливают.

К статуе подъехали туристы на электроскутерах. Интересная такая штука, Швабра на площадке с двумя колёсами, держась за которую, стоя едет человек. Так вот. Трое из них встали у статуи, а четвёртый, напротив, с фотоаппаратом. Этот четвёртый обратился к батюшке на английском, с какой-то просьбой. Батюшка утвердительно кивнул и сказал нам, чтобы мы подъехали, так-как с нами хотят сфотографироваться. Но когда мы подъехали ближе, фотографирующий, на неплохом русском объяснил, что нет, они хотят сфотографироваться не с нами, а лишь со статуей. Мы сконфуженно отъехали. Ну и пусть, статуя-то всегда будет здесь, если евреи чего-нибудь не придумают. А вот где они нас потом искать будут? Мы, сочувствуя неразумным, отправились к гробнице Давида. В настоящее время здесь находится синагога Давида, хотя ранее были и христианский храм и мусульманская мечеть. И чтобы пройти в эту синагогу, необходимо надеть кипу, или, как её ещё называют, ермолку. Надев ермолки, мы прошли к гробнице. Мощей Давидовых там уже нет, их прячут где-то отдельно. А на покрывале, покрывающем гроб, написано «Давид жив, он среди нас». Вахтанги ходил где-то поодаль и с непокрытой головой. Вскоре мы вышли из гробницы и отправились в обратный путь. На этом пути зашли в храм «Успения Пресвятой Богородицы». Храм является немецким католическим. Здесь, у Иоанна Богослова, по преданиям, и жила Богоматерь. В центре храмового зала расположена скульптура Пресвятой Богородицы, возлежащей на камне. Вахтанги с нами уже не было. Он, то ли отстал, то ли нашёл что-то более для себя интересное. Мы решили вернуться в хостел, по пути посетив торговые лавочки, с целью подкупить что нибудь для подарков близким. Проходя через иудейский квартал, мы снова встретились с вооружённой молодёжью в хаки. Мы петляли по старым улочкам Иерусалима, переходя от одной лавки к другой. Сопровождал нас один отец Игорь. Видимо у Александра Владимировича появились какие-то дела. Николас ловко управлял своей коляской сам, иногда немного отставая от нас с батюшкой. Однажды, в такой момент, к одинокому инвалиду подошла русская монахиня и подала ему сто долларов, со словами: «Молись за нас». А иногда на помощь приходили подростки и молодые люди, кстати, совершенно бескорыстно. Правда один раз их неумелое желание помочь убогому привело к падению того с коляски. Но батюшка не выпускал Николая из виду, и тут же пришёл ему на помощь. Кое что прикупив, мы вернулись в родную келью. И тут выяснилось, что нам полагается электротен для обогрева кельи. Это было очень кстати, так-как я уже почувствовал сопливое дыхание простуды. И снова я, с любовью вспомнил о жене, положившей мне в сумку аж четыре носовых платка. Вахтанги пришёл вечером, с хорошей водкой и мясными деликатесами, и очень расстроился, услышав, что у нас пост. Немного выпив, он стал рассказывать о том, как устроился на новом месте.

– Представляете! Я пить захотел, а он мне пей из крана – возмущался Вахтанги поведением хозяина своего хостела.

– Знаю я, что у них из крана течёт. Фильтруют канализационную воду, умываться и то противно. Пять долларов заплатил за малюсенькую бутылку простой питьевой воды. И за всё деньги плати. Ничего, деньги есть, я их приучу к порядку. Вдруг, о чём-то вспомнив, он извинился, попрощался и ушёл. Оставшиеся мясные деликатесы мы отдали пожилой русской женщине, служащей гостиницы. Она тоже когда-то покинула Россию, отправившись на «Землю обетованную». Как и большинство стихийных эмигрантов постперестроечных времён, в принципе никем здесь не ожидаемых, ей пришлось столкнуться с совсем не райской действительностью. Теперь вот она, за кров и небольшую плату ютилась и работала здесь. Женщина, с благодарностью приняла наше угощение и открыла нам большую для нас тайну. Оказывается, всем постояльцам в хостеле положен бесплатный завтрак, выдаваемый этажом выше. А перед тем, как мы собирались заснуть, наша новая знакомая принесла нам местные фрукты…

Утром я уже с трудом дышал ртом, так-как дышать носом был не в силах. Но температуры, к счастью и удивлению, не было. Александр Владимирович и отец Игорь, вспомнив вчерашний разговор о бесплатном завтраке, умылись и отправились наверх. Вскоре они вернулись, принеся лёгкий овощной завтрак и Николасу. Я от завтрака заранее отказался, по причине отсутствия аппетита. Но, если не считать заложенности носа, чувствовал я себя совершенно нормально и обузой для остальных не являлся. Утром мы, со спокойной совестью отправились ко «Гробу Господню». И в этот день я впервые поднялся на Голгофу, т.е. меня впервые подняли. Лестница была весьма крута, с высокими ступенями и закруглялась к верху. Но батюшка всё же решился на этот, весьма не безопасный, подъём. Александр Владимирович страховал меня снизу, и мы благополучно вскарабкались. Там уже выстроилась очередь из желающих прикоснуться к месту, где когда-то стоял крест распятия. Многие целовали это место. Подошла и наша очередь. Отец Игорь и Александр Владимирович, взяв меня под мышки и за ноги, поднесли к отверстию, в котором стоял крест, и я коснулся его рукой. Все остальные из нашей четвёрки сделали это самостоятельно. Потом мы отошли в сторонку и начали молиться. Священник, несший службу на Голгофе, подошёл к нам с Николаем и помазал крестообразно лбы и руки каким-то маслом. А мужчина, молившийся рядом, захотел подать нам по десять долларов. Я уже говорил, что отказываться было неудобно. Но поданное я тут же передал в общий фонд батюшке. Выйдя из храма, батюшка сел отдохнуть на каменную лавку, и я встал рядом. Ярко светило солнышко и согревало наши выстуженные иерусалимскими ночами тела. Вдруг отец Игорь тронул меня за плечо и указал на небо. Я поднял голову и удивлённо замер. Такого неба я ещё не видел. Будто отара белых овечек паслась на голубом лугу, ограждённом стенами и крышей храма. Видимо это красивое зрелище снова спровоцировало меня к сочинительству:

О, город Иерусалим!
Ты город – камень, город – стены.
К твоим граненным мостовым
Домами улочки склонены.

И все дороги Идут в храм,
Чтобы у гроба преклониться,
И о здоровье помолиться,
Дорогам некогда хворать.

Им надо к Господу вести
Людей, спасая от врагов их.
Им надо где-то разместить
Скопленья лавочек торговых.

На спинах выгнутых дорог
Гнут спины кошки, ходят люди.
И в каждом взгляде виден Бог
И каждый верит, Он нас любит.

И я тобою был любим,
И я тобою был обласкан,
Мой город – миф, мой город – сказка,
Мой город Иерусалим.

В-одиннадцатых: «Конфузия»

Жизнь штука парадоксальная. Чем дольше сидишь дома, тем сильнее хочется вырваться куда-нибудь. Но стоит этому желанию материализоваться, как с каждым днём тоска по этому самому дому разрастается до неприличия. Вот и я, всего-то одиннадцатые сутки, как покинул родные стены, и всё мне в радость, всё интересно, ан нет – скучаю. Скучно, видите ли ему, на земле на райской-то – укорял я сам себя. А в раю-то, если что, как? Э-эх, прости мя грешного, Господи! Осенив себя знамением, я всё же нет-нет, да и вспоминал лица дорогих мне людей. Впрочем, мы довольно быстро дошли от храма до площади, на которой располагался хостел. Николай, увидев в лавочке красивую иконку Богоматери, попросил нас остановиться, что мы и сделали.

– Ба-атюшка! – услышали мы знакомый курдский голос.

– Как хорошо, что я вас встретил. Я тут недалеко совсем. Приглашаю вас к себе, посидим, побеседуем. Милости прошу, православные!

Ну и как можно было не пойти, услышав такое искреннее приглашение? Никак нельзя. Въехав, буквально в соседскую арку, мы очутились во дворике хостела, где нашёл приют Вахтанги. Прямо у входа в гостиницу стоял столик, на который нам вынесли напитки и чай. Видно было, что нашего курда здесь уважают, или боятся. А скорее всего хозяевам нравилось его пренебрежение к деньгам и щедрость, или расточительность. Беседа, неожиданно для нас, оказалась не очень-то приятной. Вахтанги обвинил нас, чуть ли не в предательстве веры.

– Зачем? – начал он – Зачем вы, когда входили в гробницу Давида, надели эти еврейские шапки? Вы сначала их надели, а потом и веру смените на иудейскую? Эх, православные! Нельзя так. Я вот никакую шапку не надевал, а прошёл в гробницу. А вы?!

И выпив очередную рюмку водки, закурил. Мы некоторое время сидели молча. И только Александр Владимирович нашёлся: – В чужой монастырь со своим уставом не ходят. Но Вахтанги стоял на своём. И не обижались мы на него только потому, что видели, как сильно он сам переживает из-за этого. И только Николас демонстративно отъехал подальше от стола, не в силах слышать некоторые солёные словечки, выскакивающие иногда у Вахтанги. Наконец батюшка сказал своё веское слово:
– Кипы, которые ты называешь еврейскими шапками, друг наш Вахтанги, называют так же ермолками. И носят их не только иудеи. Католические священники тоже надевают их. Их носят турки. И даже русская знать носила ермолки вместе с домашними халатами. И вообще, головные уборы не являются каким-то основным признаком веры. Что же русским женщинам ходить в церковь без платков, если в платках ходят мусульманки. И вообще, Александр Владимирович был прав, говоря о монастырском уставе. На этом дискуссия и завершилась.

– Ну ладно, пора нам идти машину сдавать в прокат – поднялся отец Игорь. Поднялся и Александр Владимирович.

– Постойте, я с вами – засобирался Вахтанги

Так, впятером, и дошли до нашего хостела. Там нас с Николасом оставили и уже втроём отправились сдавать «ослика». Я его не видел уже два дня, и поэтому расставание не было болезненным. Батюшка вернулся один, Александр Владимирович зачем-то зашёл к Вахтанги, как сказал нам отец Игорь.

– «Ослик» в стойле. С нас даже штрафа не взяли. Какие будут пожелания?

– Батюшка – пожелал я – последний день в Иерусалиме, я думаю, следует просто провести на его улицах. А заодно в лавку со сладостями зайдём, побалую своих настоящим рахат-лукумом.

– Ну, на улицах, так на улицах. Вперёд – сказал отец Игорь и повёз нас к выходу…

– Вот сладости – заметил я лавку с фруктами, шоколадом и искомым рахат-лукумом. Не так просто, оказалось, найти восточные сладости среди обилия торговых лавок и всевозможных товаров, да ещё, когда каждый торговец пытается тебя чуть ли не силой затащить к себе. Но вот, наконец, мы и у цели. На многоярусных прилавках, просто, услада для глаз и вкусовых рецепторов. Всевозможные фрукты и кондитерская продукция в широком ассортименте. Словно из воздуха материализовался хозяин лавки, и с вопросительной улыбкой взирал на нас.

– Рахат-лукум – почему-то с акцентом произнёс я.

Продавец кивнул одобряюще, и стал накладывать в пакет спрошенное, почему-то мешая его с шоколадом и озвучивая свои действия: «Щоколяд». Мы вежливо попросили его шоколад не ложить, ни к чему он нам. Торговец, с явным сожалением, убрал шоколад и протянул нам пакет с рахат-лукумом. Товар не взвешивался, но похоже было на килограмм.

– Тен долларс – прозвучала цена.

– Ну, десять, так десять – сказал я и протянул десятидолларовую бумажку. Видели бы вы лицо бедного хозяина лавки! Уже на улице я осознал, как бессовестно обманул человека, в его лучших намерениях. Проведя большую часть жизни на рынке, честный араб понимал, что слово торговля происходит от слова торговаться. Назвав стартовую цену в десять долларов, он приготовился снижать её понемногу. И, в конце концов, все остались бы довольны, и он и покупатель. Лишив его этого процесса, я лишил его вкуса торговли. Растерявшись сначала, он всё-таки оставил за собой последнее слово, всунув нам в руки ещё и несколько фиников. Бесплатно! Нагулявшись на задворках старого Иерусалима, насмотревшись напоследок на его архитектуру и обитателей, мы вернулись в келью. Там уже был и Александр Владимирович, сообщивший нам приятную новость:

– Вахтанги нас завтра до аэропорта провожать будет.

Поужинав, кстати русская женщина, работающая в хостеле, снова принесла нам фрукты к ужину, мы легли. Я долго не мог заснуть – чемоданный синдром. Считать баранов не хотелось, и я стал сочинять:

Проходит ночь, уже светает.
Утра затеплилась свеча.
В Святой Земле, моя святая,
Я по тебе всегда скучал.

Ко мне пришла Господня милость.
Я здесь, и где-то рядом Он.
А ты мне снилась, часто снилась,
Но это был всего лишь сон.

Я так скучал! Скажи кому-то,
Ещё подумают, шучу.
Но, наконец, настало утро,
И я к тебе назад лечу,

Уже в паломническом ранге,
Уже так много позади!
Ещё чуть-чуть, и я, мой ангел,
Тебя прижму к своей груди.

И утолю разлуки голод,
Тобою, ангел мой, любим.
Прощай навеки, Вечный Город!
Прощай, мой Иерусалим!

Проснувшись утром, я обнаружил, что дышать носом совершенно не могу. Видно, почувствовав перспективу скорого возвращения домой, организм расслабился и прозевал бродячую бациллку. Но температура, слава Богу, пока не повышалась. Самолёт вылетал в час дня, что позволяло нам спокойно позавтракать и собраться. Вскоре появился и Вахтанги.

– Православные! Я всё уже здесь увидел, что хотел. Я лечу с вами. Сдадим обратный билет и купим новый. Здорово я придумал? А в Москве я вас провожу на ваш самолёт до Иркутска.

На сегодня это была лучшая новость! Не знаю почему, но заказали мы два такси. В первом, заказанном заранее белом «Мерседесе», ехали мы с Николасом и Александр Владимирович. А батюшка с Вахтанги наняли второй «Мерседес-седан». Я думаю, мы все прекрасно разместились бы в седане, но Вхтанги продолжал «сорить» деньгами. Миновав КПП, слава Богу, без проволочек, мы успели за полтора часа до регистрации. Как оказалось впоследствии, этого запаса нам едва хватило. Пока батюшка с Вахтанги сдавали обратный билет и покупали новый на наш рейс, мы сидели в зале ожидания аэропорта. По залу ходили люди в штатском и внимательно наблюдали за происходящим, даже в урны заглядывали, наверно взрывчатку искали. Началась регистрация на рейс. Вереница пассажиров выстроилась у пункта досмотра багажа. Мы не спешили становиться в очередь, куда спешить. К тому же Вахтанги ушёл покупать, увиденную им в вокзальном магазинчике, золотую безделушку со стразами Сваровски для любимой, и не возвращался. Мы со стороны смотрели на пассажиров. Таможня лютовала. Вот один пример. В Москву возвращалась наша женская волейбольная команда. Я видел как-то их игру по телевизору. Скорее всего, наши девушки имели неосторожность обыграть местных спортсменок, а таможня была осведомлена. Одну из спортсменок раз пять гоняли от пункта досмотра к окну регистрации билетов и багажа. Разворошив весь багаж пассажирки, и измотав ей нервы, пограничники, наконец, сжалились. С красным лицом и растрёпанная волейболистка присоединилась к команде. А тут и наш курд подоспел. В очередь мы встали последними. Когда же настала очередь досмотра нашего багажа, случилась конфузия.

– Что у вас в чемодане? – поочерёдно слышали мы вопрос, на плохом русском, задаваемый служащими таможни. И так же, по очереди, терпеливо давали пояснения. Но вот Вахтанги! То ли кавказский менталитет, то ли не европейский темперамент, дали о себе знать.

– Три автомата, пять пистолетов и десять гранат! – почти прокричал он таможенникам. И, как бы оправдываясь перед нами, добавил:

– Ну что там может быть? Сколько уже можно проверять?!

Это курд сделал зря, явно не подумал о последствиях. А они, последствия, не заставили себя долго ждать. Недаром же этот аэропорт считается самым безопасным в мире. Как-то незаметно, количество людей в форме и с ничего не выражающими лицами удвоилось. Вахтанги увели куда-то, видимо для более тщательной проверки. Нас же тоже не обделили вниманием. Сколько раз пришлось перемещаться от пункта досмотра багажа к регистрационному окошку и наоборот, не помню. Когда уже казалось, все служащие аэропорта, в мельчайших деталях, могут составить опись наших вещей, багаж нам вернули и отправили на регистрацию, до окончания которой оставалось не более двадцати минут. Курда с нами не было, он по-прежнему варился где-то в ненасытном желудке этого монстра – таможни аэропорта «Бен Гуриона». Тайком мы облегчённо выдохнули, подойдя к регистрационным окнам, думая, что всё уже позади, и скоро мы попадём в самолёт, там всё же уже территория России. Как жаль, что так не думали те израильские женщины, которым государство доверило отбивать охоту православных паломников ездить там, где рады только официальным туристам. Вдруг, как-то уж совсем для нас неожиданно, оказалось, что поклажа наша превышает массой все допустимые нормы. Можно было конечно доплатить за перевес, но для наших «кошельков» названная сумма доплаты была несоразмерна с их содержимым. Мы уже лихорадочно соображали, с чем необходимо расстаться для облегчения багажа, как оказалось, что ошиблись весы. И нас таки пропустили. Мы благополучно расселись в самолёте, когда услышали переговоры лётчиков с израильской полицией. Полиция передавала под ответственность русского экипажа депортируемого гражданина. Вы тоже подумали о Вахтанги? Нет, это был не он. Он зашёл следом, с гордым видом непобеждённого горца.

– Они всё меня спрашивали, как и с какой целью я с вами оказался. Какое их дело?
И он, гордым орлом, опустился в кресло рядом с нами. А вскоре мы взлетели и со скоростью реактивного самолёта понеслись домой.

В конце концов: «Ещё немного»

А в самолёте-то они совсем другие – эти евреи. И куда всё делось? Ни холодной надменности, ни пылкой самовлюблённости, граничащей с презрением к другим. В самолёте летели просто люди. Еврейская мамочка кормила из бутылочки младенца, периодически заправляя выбивающиеся пряди под белый платок. А папаша ворковал рядом, заботливо доставая из портфеля всё необходимое. Два молодых человека, явно еврейской стати, увлечённо играли в шахматы. Молодая девица что-то говорила сидящей рядом матроне, по возрасту подходящей ей в матери. Вообщем всё как у людей. Я чувствовал себя на подъёме, что, впрочем, соответствовало действительности – в небе всё-таки. Может быть из-за перепада высот, нос дышал легко и горло не першило. Вахтанги пытался играть в шахматы с компьютером, вмонтированным в спинку впереди стоящего кресла. Впрочем, что-то у него не получалось, и он, пытаясь заговорить с сидящим рядом Николасом, упирал на чистоту и глубину его единственного глаза. Но Николай не был расположен разговаривать, и закрыл единственный свой глаз, делая вид, что спит. А может, так оно и было. Я же, надев наушники, слушал музыку. Батюшка с Александром Владимировичем и вовсе сидели через ряд от нас. Вообщем не разговоришься и вскоре, заскучав, наш курд тоже прикрыл глаза. Впрочем, надолго его не хватило.

– Нет, ну что за люди?! – вдруг сказал он, открыв глаза.

К кому относилась эта фраза? Может быть, Вахтанги приснился кошмар регистрации на рейс и вспомнился пакет с грейпфрутами, нарванными нами в аэропортовском саду перед отлётом, и благополучно забытый им в этой суматохе досмотра? А может, вспомнился человек в чёрном, плюющийся на лежащий в пыли семисвечник и пинающий его? Так же вполне вероятно, что в памяти его всплыло кощунственное водружение нами на головы еврейских шапок. Об этом может сказать только он сам. Заметив, что мы никак не реагируем, Вахтанги взялся за телефон, и стал звонить друзьям в Москву.

– Слушай! Я в пять вечера в Шереметьево буду уже – говорил курд кому-то.

– Да, я с друзьями буду. Такие люди! Расскажу при встрече…

А тем временем на центральном дисплее салона, по синей стрелке ведущей от Тель-Авива к Москве, двигался нарисованный самолётик. Двигался он, двигался, и, наконец, ткнулся носом в кружок с надписью Москва. За иллюминатором жмурилась ночь, ослеплённая многочисленными огнями столицы. Двигатели самолёта смолкли, и пассажиры потянулись к выходу. Когда салон опустел, вошли двое, при виде которых радостно забилось сердце. Это были провожавшие нас в Израиль специальные служащие аэропорта. Уже пожилой мужчина и парень лет тридцати тоже вспомнили нас и заулыбались как родным. С явным профессионализмом, как и в прошлый раз, нас переместили из самолёта в здание порта. Эх! Как сладок всё же воздух Родины! Вахтанги подвёл к нам солидного мужчину и представил его как…, ну честно говоря, не помню как. Он всё торопил нашего курда куда-то, но тот упирался.

– Нет, Господь не зря нам встречу послал. Такие люди! Целую их души! Что же я, не угощу их? Сейчас найдём что нибудь прямо здесь, посидим и, тогда уже поедем. Дела могут и подождать, а люди ждать не должны. Один Господь знает, встретимся ли ещё.

Солидный мужчина понял, что спорить бесполезно, и обречённо кивнул.

– Эй, друзья! – обратился курд к сопровождающим нас работникам аэропорта – Где здесь можно посидеть, отдохнуть по-человечески?

– Да вон – указал сопровождающий – недорогое кафе. И кормят там неплохо.

– А спиртное там есть?

– А как же, не без него конечно – кивнул он – Мы пошли, перед регистрацией вернёмся сюда же.

– Ну что, дорогие мои, – улыбнулся Вахтанги – отдохнём?

И мы дружно направились к указанному нам кафе…

Ну, в общем, неплохо, делал я выводы, сидя за шестиместным столиком и оглядывая интерьеры. Негромко играла музыка, не могу сказать какая – не силён, но она наполняла небольшое помещение и немногих посетителей ощущением релакса. Едва мы коснулись стола, как тут же появилась официантка, буквально материализовавшаяся из воздуха и музыки.

– Что будете заказывать? – пропела она и протянула меню.

– Девушка – спросил Вахтанги – а коньяк у вас есть?

– Крепкие напитки – улыбнулась девушка – не держим. Могу предложить вино.

Мы посовещались и заказали красное полусухое и по стакану сока, пока будем изучать меню.

На столике тут же появились бокалы, вино и апельсиновый сок. А вскоре стало появляться и то, что мы заказывали: суп из мидий, фирменные хлебцы и какая-то, тоже вкусная, но не обильная, закуска. Мы старались не шиковать, понимая, что нас угощают. Я даже от супа с мидиями отказался. После чая попросили рассчитать нас. Отдых обошёлся нам около шести тысяч – недорогое кафе! Пришло время прощаться. Мы жали Вахтанги и его знакомому руки, говорили добрые слова, а я даже, как у брата, попросил у него телефон, позвонить домой.

– Привет! Я уже в Москве – крикнул я в трубку обрадованной Лиде – Скоро буду – и нажал отбой, не свои деньги тратил.
Курд пошёл провожать нас в зал ожидания. Но вдруг остановился, чтобы ответить на телефонный звонок. Через мгновение он окликнул меня и протянул трубку. Любимой захотелось услышать меня снова, и она позвонила на высветившийся у неё номер. Буркнув в трубку что-то о любви, я сказал, что говорить долго не могу и снова нажал отбой. Вскоре мы были уже там, где расстались с сопровождающими нас служащими аэропорта, и где должны были встретиться с ними снова. Посмотрев в спину уходящего Вахтанги, я на мгновенье пожалел, что больше мы не увидимся уже никогда. Но это чувство тут же сменилось радостным ожиданием скорой встречи с близкими. Несколько часов ожидания тянулись и тянулись. Мы с Николаем посетили каждый уголок, доступный для наших колясок, заглянули во все ларьки и буфеты и, наверное, надоели отцу Игорю своими разговорами и расспросами. И всё же наступило долгожданное «наконец-то». Когда мы находились уже в полудрёме, появились наши сопровождающие.

– Ну, как вы тут? Готовы? – берясь за коляски, спросили нас они – Поехали.

И всё. Скоро мы уже сидели в комфортабельных креслах лайнера, готового вот-вот взлететь, что бы вернуть нас туда, откуда когда-то унёс. И вокруг были уже только свои, русские, и скорее всего сибиряки. Николас сидел у иллюминатора, я сидел рядом, а слева была какая-то молодая девушка. Вот что значит, старею – мы потом разговаривали с соседкой. Она жила в Иркутске, там же выучилась на юриста, а на практику уехала в Питер. И теперь они с мужем пытались продать квартиру в Иркутске, что бы купить что-то в городе на Неве. Девушка рассказывала что-то ещё, я читал ей свои детские стихи. Но я совершенно забыл её имя. Вот что значит, старею. Самолёт долго выруливал на взлётную полосу. В салоне стало невероятно жарко, и я снял через голову джемпер. То, что на нём висели мои очки, я тогда не вспомнил. Наконец огни стали уплывать вниз, а мы, наоборот подниматься вверх. Мы возвращались! Ночь за иллюминаторами сузила весь мир до размеров соседских кресел. И лучше всего конечно было бы поспать. Но какое-то внутреннее беспокойство не позволяло мне закрыть глаза в сладкой дрёме. Я несколько раз просил у стюардов воды и сока. От пищи отказался, по той же причине, что и ото сна. Хорошо, не спалось и молодой соседке, скоротали время за беседой. А потом я увидел удивительную картину. Когда жизнь проходит не в полёте, а на земле, смена времени суток происходит плавно. Ночь всегда постепенно, потихоньку, рассеивает свою тьму в разгорающихся утренних красках. Поэтому и существуют на земле сумерки и рассвет. Совсем другое дело в небе, из иллюминатора реактивного лайнера. Там существует чётко-видимая граница между ночью и днём. И из мрака ночи мы в мгновения попали в дневной свет. А вскоре по громкой связи объявили, что самолёт совершает посадку в аэропорту города Иркутска. Я спешно стал натягивать через голову джемпер, всё-таки зима за бортом. И вдруг понял, что очки, которые до того висели на его вороте, пропали. И пока я пытался безуспешно искать их под креслами, сам и с помощью соседей, самолёт благополучно приземлился. Пассажиры начали покидать самолёт, и тогда я понял, что уже ничего не найду. Да и Бог с ними, подумал я, пусть ещё бесплатно полетают. Паломничество наше прошло замечательно, а очки плата за это небольшая. Я просто не знал, что очки это ещё не всё. В салоне оставались лишь мы, когда в него зашли рабочие аэропорта, с целью нашей выгрузки из самолёта. Конечно, кресла для передвижения по узким проходам салона у них не было, подъёмника на базе автомобиля тоже – не столица. Да и грузчики, исполняющие роль сопровождающих, чувствовалось, опытом в таких делах не отличались. Но куда деваться – работа такая. Сначала в карету скорой, подъехавшей к трапу, перенесли Николая. Это-то как раз было несложно. А потом всё-равно надо было приниматься за меня. Взяв меня под мышки и за ноги, рывком вынесли в проход и… И поняли, что нести, пусть даже вдвоём, почти центнер живого веса, как-то уж очень тяжело. А нести-то надо. Если несущий ноги, как-то ещё справлялся, то у несущего остальное, это самое остальное буквально выскальзывало из рук. И вот уже я голой спиной вытираю коврик салона, а уши сжаты ногами бедолаги грузчика. Чувствуя, как отрываются мои уши, я понял, что очки мне и в самом деле не нужны – носить будет не на чем. Я громко возмутился этому факту. Сопровождающие растерялись и просто опустили меня на пол. В салон вошли ещё один грузчик и какая-то женщина. Погадав, как быть дальше, они стали оправдываться, наверное, передо мной, что ничего у них не приспособлено для таких вот случаев, что много раз обращались к начальнику аэропорта, но воз и ныне там.

– И почему никто из вас сам не пишет жалобы? – обратилась женщина, видимо, ко мне.

Я молча улыбался, а что мне было делать? Наконец подошёл отец Игорь. Дав указание поставить мою коляску перед трапом, он просто взял меня под белы рученьки, поднял и посадил на неё. Далее просто скатил коляску вниз по трапу и усадил в скорую. Я даже какую-то радость почувствовал, вот какие у меня друзья! В аэропорту меня уже встречали, Лида весь Братск подняла по тревоге. Сергей Губарь и Игорь Михаилович, церковные водители как раз были в Иркутске по делам церкви. Попрощавшись с Николасом и Александром Владимировичем, мы отвезли батюшку Игоря в центр реабилитации Дикуля, и отправились в десятичасовую дорогу домой. Описывать дорогу не стану, боюсь не закончить повествование. Скажу лишь, что пока мы ехали, звонил Вахтанги. У него на трубке остался номер моей жены, чем он и воспользовался, позвонив ей и узнав мой номер. Ну что же, это судьба. А уже на самом подъезде к Братску аккумулятор стал умирать. Пришлось отключить свет и отопление салона. Так и ехали, в темноте и в холоде. Отец Андрей был постоянно с нами на связи, и в готовности выехать на помощь в любое мгновение. Но с Божьей помощью и с молитвой, мы подъезжали всё ближе. А потом аккумулятор ожил, и мы благополучно добрались.

Ну, вот и всё. Не стану описывать радость встречи, уверен, каждый испытывал это. Я, наконец, прижал, ждавшего меня ангела к своей груди. И вот теперь точно всё.