Василий. «Помост». «Шклинда».

БИОГРАФИЯ

Костромин Василий Юрьевич родился в 1956 году в г. Вихоревка Братского района. Учился на Восточном факультете ДВГУ. Много странствовал по Северу. Был на Нижней Тунгуске, Колыме, Лене, Чукотке, в заливе Креста, в Забайкалье и т.д. В настоящее время живет и работает в г. Братске. Один из организаторов неформального литературного объединения «Шклинда», активно функционирующего в г. Братске с 1986г по настоящее время.

Участвовал в стихотворных сборниках «Стихи по кругу» (Иркутск, 1990.), «И пальцы просятся к перу…»(Иркутск, 1994), «Другая музыка» (г. Братск, 2003г.), антологиях «Нестоличная литература» (г. Москва, 2001г) и «Иркутск: бег времени» (Иркутск, 2011), печатался в альманахах, «Иркутское время»(2002, 2004, 2006, 2009) и «Зеленая лампа»(2002), в журналах «Сибирские огни» (г. Новосибирск, №8 2003г, №12 2004, №7 2007) и «Сибирь» (№3 2008), в областной газете «Культура: вести, проблемы, судьбы» (2005). Автор сборника стихов «Произносила золото оса» (г. Иркутск, 2002)

Василий Костромин умер ранним утром 19-го апреля 2014 года. Умер на работе. Остановилось сердце. Хоронили его двадцать третьего. Тепло, пришедшее в область в начале апреля – к середине месяца зацвел багульник! – сменилось в этот день резким холодом, обильным снегом.

Белый снег, красная земля, черный мрамор и холод, холод. Василий в белой косыночке, смятый, беззубый рот, гроб. Быстро, сноровисто закапывают. Кисель, водка. Какие-то знакомые, мало знакомые и вовсе незнакомые лица, разговоры, поминки. А почему никто не говорит, что мы провожаем поэта? Прощаемся со «Шклиндой», «Помостом». А может быть говорили, да я прослушал… Или слова здесь излишни, тогда где же они уместны?

Да, вот и пришел срок, начало уходить наше поколение. Стоп! Поколение? Слово произнесено. А что за словом? А было ли оно – это поколение? А если и было – то чем жило и живет, что оставило, оставит после себя?

Господи, как быстро летит время! Кажется - вот-вот, только вчера, позавчера, протяни руку и… А ведь двадцать семь лет пронеслось, вихрем, одним махом, кубарем - не дотянешься.

Года четыре назад для нашей городской библиотеки я писал:

«В 1987 году с 26 февраля по 1 марта в Иркутске проводилась областная конференция «Молодость. Творчество. Современность». Александр Галыга и я приняли участие в этом мероприятии. Мы представляли Саянск и поехали туда со своими стихами.

Гостиница «Ангара», люкс №630, просторный, шикарный номер, там мы жили с Александром, там по вечерам собирались братчане, иркутяне, усольчане, ангарчане, черемховцы и после дневных официальных мероприятий начинались вечерние, живые, неформальные обсуждения, споры, разговоры. Так, там начался «Помост».

«Помост» - это попытка выйти из узкого, зарегулированного, келейного союзписовского пространства, пространства со своей иерархией, ранжиром, связями, корыстными интересами и политическими страхами, выйти на грубые доски, под чистое небо, с чистым, незамутненным всей этой окололитературной суетой словом. Это, пожалуй, субъективная причина возникновения «Помоста». Была и объективная, пришло время смены поколений. Между «Иркутской стенкой» 60-х годов и «Помостом» временной промежуток приблизительно в 30 лет. Объективное и субъективное совпали во времени и пространстве, плюс перестройка, плюс гласность. И как итог – в конце мая того же 1987-го года в Саянске, на центральной торговой площади застучали молотки, собирался настоящий, деревянный, незаковыченный помост. Были разосланы приглашения, гостиница Саянска готовилась принять гостей из Братска, Ангарска, Черемхова, Иркутска. И гости приехали, и были поездки по предприятиям, встреча в библиотеке, костер у реки и как последний, вечерний, заключительный аккорд – читка стихов с помоста на площади. Нас слушали – горстка саянцев, чуткая милицейская машина и две равнодушные радуги, перечеркнувшие вечернее саянское небо с юго-запада на северо- восток. Накануне прошел дождь, только-только зацвела черемуха, было свежо пронзительно на том помосте.

Через год, опять таки, в мае, но уже в Братске прошел еще один «Помост», правда, безо всяких центральных площадей, в обычной двухкомнатной квартире, в квартире Василия Костромина. Присутствовали: Василий Орочон, Василий Костромин, Оксана Горич, Ирина Гончарук, Сергей Жариков, Татьяна Андрейко, Сергей Корбут, Галыга Александр, Аброскин Игорь. Сергей Шаршов, кажется, не смог приехать. Может быть, я кого-нибудь забыл, прошу не судить строго, но костяк был именно таков.

Потом «Помост» в виде свободного микрофона звучал в Иркутске. Потом… утекло много воды, пролетели годы и годы. Однако «Помост» жив до сих пор, по крайней мере, для меня, но не как некая организационная структура, а как духовная общность тех, кто когда-то в конце уже далеких 80-х собрался в номере 630 гостиницы «Ангара». И до сих пор мы вместе. Пусть редко переписываемся, перезваниваемся, еще реже встречаемся на фестивалях, каких-то общих выступлениях, но нас объединяют стихи, и еще что-то нутряное, и я живо, до теплоты, до комка в горле чувствую, что где-то в Братске есть Васи - Костромин и Орочон, Сергей Жариков, Оксана Горич, Ирина Гончарук, а в Иркутске Сергей Корбут и Татьяна Андрейко, а в Черемхово отшельник Шаршов Сергей, в Ангарске Обухов Александр. И это чувство делает жизнь устойчивей, радостней, светлее».

И вот, в июне прошлого года умер Сергей Шаршов, этим апрелем не стало Василия Костромина. Потерялись из вида Орочон Василий, Жариков Сергей. Уходит наше поколение? Да было ли оно?

Еще раз с большим интересом и очень внимательно перечитал статью Сергея Корбута в поэтическом альманахе «Иркутское время» за 2003 год «Кольца на срезе». По Сергею – вроде бы и есть наше поколение, а вроде бы и нет его. Попробую вслед за Корбутом порассуждать.

С каким критерием, мерилом, с какой «линейкой» подходить к понятию – поколение? Возраст - критерий? И да, и нет. Возраст – это один из критериев. С «возрастом» надо скорее подходить к «сверстникам». Сверстники – люди одного возраста. Второй критерий – это духовная близость, приблизительно одна шкала ценностей. Если брать пушкинское лекало – «для власти, для ливреи не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи, по прихоти своей скитаться здесь и там…», - то оно, это лекало, этот принцип полностью подходит к «Помосту» и «Шклинде». Чего не было, того не было, - не гнулись, за кусок ливерухи не продавались. Писали что хотели, когда хотели и как хотели, а хлеб насущный зарабатывали, увы, чем угодно, только не литературным трудом, - кто сторожил, кто кочегарил, кто мел улицы, кто крестьянствовал и прочее, прочее, прочее. В этих пушкинских строчках - дух нашего поколения.

Небольшой поколенческий пример: – Был такой лауреат « Молодости. Творчества. Современности» 1987 года – Вихров, мой сверстник, мы где-то с одного года. Но по духу он куда ближе к Скифу, и с Вихровым мы не одно поколение. А с Невидимовым – одно, хотя Володя младше меня на 12 лет.

И так – совокупность возрастной и духовной близости дают нам поколение. Следовательно, - было и есть наше поколение, поколение «Помоста» и «Шклинды», поколение восьмидесятников, как классифицировал нас Виталий Науменко. Ему вторит и Анатолий Кобенков, в том же втором альманахе «Иркутское время» за 2003 год он называет нас «поколением дворников и сторожей», и даже «потерянным поколением». С первым не поспоришь, а насчет второго – никуда мы не потерялись, мы есть такие, какие мы есть.

Что ж, времена не выбирают, кому досталась революция 17-го, кому война, и нас, слава Богу, не обошли - нам достался разлом 91-го года. Тридцатилетними, полными сил и надежд мы входили в это время.

Казалось бы – пиши, думай, читай, строй свою жизнь сам. Свобода! – Если ты мужик, если здоров – твори свое счастье, строй свой красивый дом. Сам! Сам! Сам! Если ты поэт, писатель, сочинитель – твори свободно, цензуры нет, ты гений, старик! Зачем тебе Союз писателей?! А действительно – зачем? И сели мы творить по своим городами весям и обернулась свобода глухим одиночеством. А стишатами-то не прокормишься. Да и кто, где издаст тебя, гениальный ты мой, кому ты нужен? А тут семья, дети…

Встретиться, пообщаться, обсудить рукописи – не было ни средств, ни сил. Как я тогда писал:

«…нет веры, нет времени, / картонные двери / и много дорог…»

По началу переписывались, потом остались связи на уровне ощущений – да, там, в Черемхово Шаршов, в Братске – Васи, Андрейко перебралась в Иркутск… Вот этими корнями-чувствами и врастали в литературную почву области, ими спасались, держались.

И лишь в 2000 году приоткрылась форточка – начались Международные фестивали на Байкале, ежегодно к фестивалю стал издаваться альманах Иркутское время.

Как-то так получалось, что на фестивалях мы бывали с Василием Костроминым по очереди, например он в 2009-ом году, а я в 2010-ом. А вот в этом году хотели исправить это несовпадение, уже и рукописи отправили, да видно не судьба, уж не пофестивалить нам вместе. Но это так, к слову.

Надеюсь, что эти записи не будут восприняты некой жалобой, - дескать, век такой, народ глупой, а мы – непонятое поколение, индивидуалисты-гении. Да мы и есть народ, точнее часть его, - лоскуток, полосочка, поколение. Все мы гении до 25, 27 лет, а потом: угадать, опознать, увидеть свой талант и не убить его празднословием, бездельем, унынием, не залить водкой. А еще потом - вечное сомнение: есть ли талант, нет ли? Пыжишься, пыжишься, а лезет лишь ремесло, серое - в серый мир, или… что-то действительно получилось?

Что осталось от нашего поколения, что есть наше поколение? – Конечно же, стихи. Их больше в рукописях, в письменных столах. Меньше в журналах и альманах, совсем мало издано книг.

Я стою в Васиной комнате, в Братске, стены от пола до потолка – сплошь книги, рассматриваю его фотоальбом, черно-белые фотографии семидесятых. Вот одна изумительнейшая фотография – Василий с матерью, ему лет семнадцать, не больше, кудри до плеч и свет от него, свет сквозь него. И этот свет жив в костроминских стихах, он пронизывает их, делает тексты стихами. Много, много наслоений житейских, внешних ляжет на этот свет, но, притушив, они не затушат его вовсе.

Как мне кажется, да и, пожалуй, не только мне, поэтический центр области с конца восьмидесятых переместился из Иркутска в Братск. Да и поныне он там, пока там. Что будет дальше – не ведаю.

Еще раз перечитал «Если оглядываться…» Кобенкова в «Иркутском времени» за 2003 год. Да, Анатолий Иванович, - грустно, щемит. А вот Михеева в «Иркутском времени» за 2013 год, ее статья «Полярные экспедиции», - умно, жестко, и - пусто. Михеева слишком умная, Ярыгина – слишком … Меняется «Иркутское время», Анатолий Иванович. Лучше уж к Астафьеву, на «Русский огород», грядки копать. Там на воле чище и просторнее, чем среди всего этого словесно авангардного блуда.

Последний фестиваль выдвинул такое условие-предложение – задай себе вопрос и дай на него ответ, на страничку, не более. Вопрос в области поэтической, писательской, сочинительской.

Васин вопрос:

«Хотели бы вы быть профессиональным писателем»?

И ответ на него:

«Мне хотеть этого не надо. Я давным-давно им являюсь – сам для себя и для других. Пускай в роли «местного дурачка» и не только местного. Слава Николая Глазкова меня вполне бы устроила – я отношусь к той категории, которая говорит:

«Никогда ничего не хочу изменять 
Всё равно ничего не получится, 
Ибо умный научится и без меня, 
А дурак - и со мной не научится…» (Н. Глазков)

Одного не хватает (самого малого), чтобы данная деятельность была признана юридически, т.е. государством как профессия (ее нет в Трудовом кодексе). Чтобы человек (в частности, я - имярек) мог в районе, области, крае, федерации за свое творчество и культурную работу получать и общественное признание, и статус, и, по делам его, финансовое обеспечение. Желательно, не посмертно.»

Да, Василий, желательно. Но живая оболочка не выдерживает накопленного душевного, стихотворного материала, и этот материал, это энергия, не имея выхода в книги, обсуждения, споры, рвет эту живую оболочку, то бишь, конкретного поэта, прозаика. Это чрезмерное одиночество, это безвыходность убивает. В этом одна из причин раннего ухода и Тимченова, и Кашицына, и Костромина.

Но есть, пусть и не большое, но все ж утешение – за собственной эпитафией в интернет ходить не надо:

«Мне кажется – я играю, 
мне кажется – я пою, 
а это: пройти по краю 
я попросту пробую».

Вот таки пронзительные, характернейше-костроминские строчки на черном мраморе. Васины строчки над собственной могилой.

5.05.2014г. Аброскин. И. (г. Саянск)

Право наследования

(фрагмент статьи)

Совсем недавно ушел от нас братчанин Василий Костромин (1956-2014) – поэт уникальный, впитавший множество систем стихосложения, но нашедший свою – не похожую ни на какую другую. 

Предельно лаконичные стихи, находящиеся только в художественном пространстве. Некая квинтэссенция поэтического восприятия мира. Когда мне выпало делать его книжку (“произносила золото оса”), я попытался раскопать в Костромине через приклеенные мною же эпиграфы азиатчину – и только со временем понял, что эта попытка была надуманной и сама идея приблизительной. Костромин всегда был интересен именно из-за того, что органически не зависел ни от какой поэтической школы. 

Он никогда не высказывался прямо, но и не уходил от прямого высказывания. Как ни парадоксально, это так. Для него поэтическое высказывание и было прямым высказыванием, кардинально отличающимся от обыденной речи. Если вчитаться – говоря сложно, он говорил просто и доступно. Не на придуманном, а выращенном им языке. 

*** 
Я часто вспоминаю фразу Анатолия Кобенкова: “Я устал хоронить”. Все верно, но, по моему глубокому убеждению: поэты не умирают. У них просто нет такой возможности. Талантливые тем более. Все равно остается фраза или интонация. 

Поэтому не умерли и те, о ком я написал. Писать некрологи всегда тяжело. Остается вопрос, заданный в начале: действительно ли мы заработали или заслужили это право – им наследовать? Как в грустных и одновременно жестких стихах Давида Самойлова: 

«Нету их, и всё разрешено». 

Виталий Науменко 

* * *

Смерть подкралась на мягких лапах. 
Словно кошка по тайным тропам. 
Чуешь, брат, этот рыбий запах? 
На спине её – ночи копоть. 

Молоко прокисает в миске, 
Мозг мой мучим простым вопросом: 
Где была ты сегодя, киска? 
Почему твой язык так розов? 

А она намывает фибры 
И в глаза не глядит, зараза… 
Мол, видала ваши верлибры 
И …хореи… и всех вас разом! 

Ирина Гончарук, 20.04.2014 

СТИХИ ВАСИЛИЯ КОСТРОМИНА