Рудольфа Додонова, автора этого материала, уже нет в живых. С 1987 года он жил в Москве, мучимый тяжёлой болезнью. Ветераны-первостроители Братска, кто видел рукопись очерка, назвали его правдивым, оригинальным повествованием, которое будет интересно читателям.

ПРОЛОГ

Минуло 20 лет. Я инженер путей сообщения, а не писатель-профессионал. К сожалению, правил изящной словесности так и не познал. А если лишь четыре года жизни взять для своего мемуара? Но как писать, если, ни для поэзии, ни для прозы нет у меня дара? Может быть, нечто среднее взять? Пусть долго помаюсь, однако кое о чём белым стихом написать попытаюсь…

Казалось, обратится жизнь моя в кошмарный сон, живи я там, где воевали Пугачев и Михельсон. Работая в шарагах партработодателей с рабочей силой из гробокопателей. С боями Пугачев ушёл от Михельсона, и дошёл до Дона. От Розенбаума уволился и я, Рудольф Додонов. Бродягам вечно дома не сидится. Журавль им нужен в небесах, а не в руках синица. Решил я вернуться в Сибирь, чтоб вновь ощутить её ширь, чтобы по тропам её ходить и холодные реки любить. Там я нравы первопроходцев узнаю, звуки труда среди дикой природы услышу, в первобытной оправе прочувствую зиму, весну, лето и осень. Но как узнать, не встретит ли меня и в Сибири «кузькина мать»? Всю жизнь мы смотрим на ночное небо, где, кажется, теснятся миллионы звезд. И не берём мы во внимание, что лишь за много лет свет покрывает между ними расстояние. Эффект аналогичный создаёт провинциальное образование. Я часто карту мира изучал с десятками огромных городов. Но в голове никак не зрело понимание того, что инженерная квалификация ценима там лишь, где в достатке есть культура и цивилизация. К ним там, как правило, податлива среда. Наверное, потому, что для властителей, границу самодурства перешедших, там быстро возникает прочная узда. Но это мысли слишком поздних лет. А молодости обстоятельства меня толкнули на Восток купить билет.

ВСТРЕЧА С БРАТСКОМ

Итак, в тысяча девятьсот шестьдесят третьем году, мне было написано на роду, не познав красот Венеции и Рима, очутиться в рабочем общежитии строителей сибирского Гольфстрима. Пора для перемен настала майскою порой. Я сел на поезд и уехал в БРАТСКГЭССТРОЙ. На пятые сутки вагонной вибрации, я помню, было чудное мгновенье — открылось Братской ГЭС волшебное виденье…

Потом вопрос кадровика: «Ты пьёшь?» И вот автодороги предстоит мне строить снова, в должности прораба у Симона Портнова. Братск мне показался царством труда и городом необычайно новым. Ещё желтел повсюду брус сосновый. Везде одна молодёжь, и очень мало старичков. Видимо потому партидеологам легко было здесь гипнотизировать новичков. Повсюду сосны, ухабы, завалы. А между ними, как зайцы, петляли автосамосвалы. Для легковых машин не наступил ещё срок, из-за отсутствия цивильных автодорог. Цвела черемуха, и её ветки торчали из каждой кабины. Этих веток хватало не только для женского меньшинства, но и для механиков, монтирующих турбины. Наконец-то тайга на короткий летний срок стала давать кислород. И тотчас пропитался весной весь братский народ. Согласно «закваски», которую заложила история, постепенно рос уровень Братского моря. На берегу, среди сосен, стояла башня бывшего острога. В ней протопоп Аввакум когда-то день и ночь молил Бога. Увы, она оказалась в стадии внутреннего осквернения. Повсюду берега создавали впечатление гигантского наводнения. Тайга всё ещё стояла на дне, словно подводный лес. Голубизна воды сливалась с голубизной неба. Яркое солнце наводило радость на сибирскую природу. Братск во младенчестве — зрелища подобного, не видел я сроду. Наконец-то, узнал я от местных, настала пора, когда навсегда в Братске исчезли комары и мошкара. Вдобавок никто понятия не имел о будущих выбросах фтора из цехов БрАЗа, и о зловонных потоках в Вихоревку из БЛПК. Еще не облысела от вырубок тайга. Зная, на какой жилой площади, живёт человек, его судьбу легче можно понять. Мне дали два квадратных метра, на которых стояла кровать. Остальное всё общее.

Правильно, умывальник там, где кончается коридор. Туалет виден в окно, он украшает двор и очень удобен для прохожих. Его всем хватает и в эксплуатации он надёжен. Из живущих вокруг туалета никто не заявил, что он господин. Наверное, потому туалет на два барака один. Пусть при минус пятьдесят чей-то прервался сон. Это не страшно! Каждый жилец до дикости закалён.Оскорбление первобытным жильём до сих пор мной незабыто. Как и самодовольные лица блюстителей нравов — укротителей кадров и быта. К счастью, с первого моего братского дня, я был окружён дружбой и теплом, которые и через десятки лет незабываемы. Атмосферу свободы я нашёл у Амзаевых. Амзаевы Фуад и Галя, его жена, люди приветливые, умные и добрые. А я — искатель неких человеческих отношений. И, практически, бездомный. Считай своим домом пожалованное мне жилье, я бы спился или от тоски зачах. Потому, почти каждый выходной, я пребывал у Амзаевых в гостях. Это у них, в 1966 году, произошла моя встреча с Олей, будущей моей женой. Событие произошло в начале апреля, неощутимой ещё весной. Но до этой встречи нужно было прожить несколько лет и сделать кучу личных открытий. Потому вернусь к последовательному, от 1963 года, описанию автобиографических событий.

8 МАЯ И ОТПУСК 1964 ГОДА

Март, день восьмой. Мороз под 25. Безоблачное небо. Сегодня положить нам надо метров 50 бетона с электропрогревом. При шестимесячной зиме и кратком дне работать чаще приходилось в темноте. Только работая в две смены, можно свершить зримые и полезные перемены. Итак, две бригады кидают бетон, пока не скроются электроды. Это бригады умелых и крепких женщин нигде в мире невиданной породы. Не новость, что слабость ума мужчин тотчас на женщинах отражается. Но 8 марта сегодня. И кидающие бетон женщины хотят повеселиться. А философия их не касается. Тем более, философам то танцовщиц подавай, то героини труда им всего важнее. И их мало волнует вопрос — кто будет воспитывать детей? У нас не было не рабочих суббот. И праздников было очень мало. Значит, бесподобно весело было хоть на работе изредка загулять. Возникал эффект, как от новогоднего бала. Для шумного веселья каждая бетонщица втихую принесла закуску и водку. А меня попросили повесить в бригадной будке хорошую лампу и исправить электропроводку. Ещё попросили на бетонный завод позвонить, чтоб на час раньше там закончили самосвалы грузить. И час настал. При киловаттной лампе открылось пиршество и шутки. В конце веселья, мчась со скоростью в час километров 60, плясали женщины в зелёной автобудке.

Завтра снова таскать трансформаторы, кидать, греть, и утеплять бетон. Но близится краткое лето, когда и без ухищрений будет схватываться он. Тогда твёрдо можно сказать об одном — этим летом бетонная лента свяжет Братск с Падуном.

Я же, надеюсь, 11 месяцев отработав, стать отпускником. Задумал я поехать с мамой на юг. Давно хотел увидеть город — герой на Волге, где жил друг нашей семьи Дмитрий Михайлович Костюк, 22 года он оборонял Сталинград. И вот мы навестили Дмитрия Михайловича и его семью, чему он был искренне рад. После войны наши семьи в одном доме жили. И крепко дружили. Мне он о многом рассказал и показал живописные виды. Вряд ли могли сделать такое даже опытные гиды. Смотря на набережную и на проспект Мира, казалось мне, что в Москве я, или в Сочи. А ведь меньше четверти века назад здесь были горы развалин, масса воронок и трупов. И среди них жесточайшая битва — многие дни и ночи. Но отчего памятники традиционно стоят, как будто до войны они появились? Могилы под ними действительно, как написано, здесь? Увы,- Костюк отвечал. После бесконечных боёв из-за начала весны, трупы срочно в воронках хоронились. После убрали развалины и грунтокирпичную смесь. И только после войны московские архитекторы пригодились. Жизнь рядом со смертью прибавила долю людей, не страшащихся преград. И они, даже на кладбище невиданного размера, смогли возродить Сталинград. Итак, я побывал на Волге где клином вышибли европейский клин. Жаль, что об этом не существует романа от лица итальянцев, немцев, или румын. А у меня с мамой хватило ещё мочи на дорогу до города Сочи. Наконец я побываю в объятиях ласковых волн и в атмосфере таинственной непроницаемой ночи. Недолго лишь побываю, так как препятствовал мизер сибирской зарплаты, достаточный только, чтобы латать заплаты. К счастью, в Лазаревском проживала семья — старинные мамины друзья. Муж-танкист, побывавший в немецком плену, но об этом он, ни гу-гу. Жена — бывшая акушерка, которая в 1938 году, в августе 12 дня, принимала у мамы меня. Море, теперь жить буду я, минуту каждую от встреч с тобой ценя.

Но денег нет, и я возвращаюсь в Братск, где новизна была еще не исчерпана для меня. Возвратившись, назначен был на участок сексота-провокатора, всё в том же СМУ-КД у Симона-эксплуататора. А когда два насильника над тобой, с планом любой ценой, как с путеводной звездой, тогда к ним назначение равно лагерному заключению. Вдобавок, Симон установил «гарантию на рыло». Исходя из закона, по которому нужно было отработать до увольнения две недели, и аксиомы, по которой у подчиненных прав нет, он гарантировал неугодным сделать из трудовой книжки волчий билет. Итак, в Братске, где вырос цивилизации росток, тотчас в силу вошел закон, который породил древний Восток. Его никто не вводил и никто не отменял. Он всегда там, где велика власть мелких и крупных временщиков-погонял. Он, как скала, прочный и, как цепь, гибкий. Суть его изложена в сказке Пушкина «О рыбаке и рыбке». Я говорю про то, что временщик-погоняла тотчас обложит тебя втыками гневными, если знаки твоей преданности перестанут быть упреждающими и ежедневными. Простейшим знаком является частота повторения имени и отчества погонялы. Например, в минуту около десяти раз. Расторопные не забудут вставить: «Не буду обманывать Вас». Образ пушкинской старухи обобщил миллионы образов погонял. А может быть русский народ раньше Пушкина своё название образу этому дал? Как знать, может быть это и есть «кузькина мать»? Работа в братском водовороте человеческих судеб не могла дать благосостояния. Потому дрыгался я между эйфорией и прозябанием. До фазы обеспеченной стабильности путь был зыбким и далеким. К примеру, я стал спецом по укладке бетонных дорожных покрытий с прогревом трехфазным током. Через год эта работа в историю провалилась. В том числе и потому, что история, чаще всего, это прихоть вождей и их милость. Но я-то потом спроса на спецов такого типа никогда не встречал. Значит, попусту целый год жёг свой жизненный потенциал? Познав кое-что и поразмыслив, как без осложнений покинуть симоново гнездо, я перевёлся во время отпуска хозяина его. Память сохранила тряский и грязный путь на бортовом грузовике сквозь растительную пестроту, которую сотворила в тайге вступающая в права осень.

Целый день пробирались мы по невиданным грязям и колеям между зарослей иван-чая и стволов могучих сосен. Запомнилась навсегда обогнавшая нас стая глухарей в несколько голов на фоне золотых сосновых стволов. А вдруг на дорожной стройке «кузькина мать» меня не найдет? Такова была моя надежда. Кто же я – глухарь или невежда?

 В материале использованы фотографии из архива автора.