Между тем таланты Зиннера не ограничиваются созданием ледяных шедевров. В свое время ангарчанин работал слесарем, журналистом, каменщиком, психиатром, а еще сочинял песни (некоторые положены на симфоническую музыку), пел в ресторане! Ему же принадлежит идея фестиваля деревянной скульптуры «Лукоморье». А в этом году он намеревался возглавить арт-проект «Табун ветров» в Бугульдейке, однако покинул его буквально на днях.

— Сергей, трудно поверить, что в свое время выбрали профессию, далекую от творчества. Чем, собственно, вас привлекла медицина?

— Если честно, медицина меня не интересовала вообще. Просто в школе я был круглым отличником по биологии и химии и мои умные родители посоветовали поступить в медицинский институт, поскольку это было образование с реальными знаниями и умениями. Не могу сказать, что у меня не было альтернативы: я неплохо рисовал и пел. Однако по тому же пению в школе стояла двойка, а из музыкальной школы меня исключили — просто потому, что, едва освоив предмет по нотам, начинал импровизировать. В советской школе это не приветствовалось, поэтому меня и выгнали. Из мединститутов я выбрал Свердловский государственный, окончил его по специальности «Педиатрия».

— Как же вы стали психиатром?

— Было две специальности, которыми я хотел заниматься. Это детские инфекции и реанимация, вторая — психиатрия. Однако у меня были трения с местными властями (я считался политически неблагонадежным, поскольку всегда говорил что думаю), и получить интересующую меня специализацию там я не мог.

Ангарск в то время считался этакой стартовой площадкой, развивающимся городом. Его только что рассекретили и стали показывать по телевизору. Мне нравилось, что здесь на каждом углу продавался растворимый кофе, который мы раньше в глаза не видели. А когда меня коллеги-педиатры угостили ангарским пивом, я решил: все, переезжаю.

В конечном счете я все же получил специальность врача-психиатра общего профиля на базе Иркутского мединститута. После чего 10 лет работал по специальности.

— А почему сменили? Разочаровались в своем выборе?

— Отнюдь. Психиатрия как наука интересна мне до сих пор. Но так уж получилось. Я скажу даже больше: у меня есть теория резервной профессии, когда одна профессия перетекает в другую. Если мне становится что-то интересно, я начинаю осваивать это на профессиональном уровне. И к тому моменту, когда предыдущая профессии по каким-то причинам отходит (например, гибнет отрасль), я уже готов выйти на новую работу. Мне предложили стать главным врачом в детском кардиологическом санатории в Ангарске, и я согласился. Но потом начался кризис, в 1992 году подобные учреждения закрывались. Однако я уже публиковался в газетах. Так что к моменту моего полного выхода из медицины без работы не остался.

— В творчестве опыт врача-психиатра как-то востребован?

— Да. Например, в журналистике, которой я отдал большую часть своей жизни. В частности, мне известно, что кроме явного шизофренического бреда, заметного многим, существует еще бытовой, при старческих психозах. Однако большинство моих коллег не могут отличить одно от другого, да и вообще не в силах разглядеть последнее.

Расскажу историю. Однажды одна из иркутских газет напечатала статью про бабушку, над которой якобы издевалась невестка: обрезала пуговицы на пальто, вынимала шнурки из ботинок, обматывала тапочки цветными тряпками. И дальше по тексту идет совершенно замечательное клиническое описание болезни Альцгеймера — Пика, тяжелой формы старческого слабоумия. Совершенно очевидно, что пенсионерка все это проделывала сама, а во время просветления сознания жаловалась корреспондентам, которые верили ей. И таких больных, к сожалению, очень много.

— Каким образом пути психиатра пересеклись с журналистикой?

— Полгода в ларьке я торговал водкой — надо было кормить семью. (Сергей — многодетный отец, у него четверо детей. — Авт.). Однажды в мой ларек пришел знакомый редактор и позвал в открывавшуюся газету «Блиц», а вскоре я получил назначение на должность редактора. Чуть позже ушел в газету «Ангарские новости», которая только появилась на рынке, сумев поднять ее тираж с 2,5 тысячи экземпляров до 25 тысяч за три месяца. Я горжусь не только этим, но и командой, которая у меня работала: под моим началом выросли 10 членов Союза журналистов и три выпускника Литинститута им. Горького. Позже были еще такие газеты, как «Город А» и «Подробности».

Можно сказать, что из журналистики я не ушел окончательно и до сих пор пишу.

— У вас слава скандального журналиста...

— Да, потому что я всегда писал, как и говорил, то, что думаю. И я всегда отстаивал свои права. Двадцать лет прошло с тех пор, как я ставил палатку на площади возле ангарской администрации, но об этом до сих пор многие помнят. История такова: когда я был молодым врачом, мне, по закону, должны были дать квартиру. Но дать ее никто не спешил. Прежде чем обратиться к такой форме протеста, я получил ответ из генеральной прокуратуры о том, что имею право на квартиру. Палатка — лишь способ обратить внимание общественности. Я не ночевал там, а выставлял ее только в часы пик. Но этого было достаточно, чтобы дать делу огласку. И квартиру в итоге все же получил.

— Занятно. А каким ветром в ледяные скульпторы занесло?

— Пришел брать интервью у Карима Мухамадеева (сегодня его все знают как основателя «Хрустальной сказки»). Это было 15 лет назад, и мой первый материал о нем назывался «Холодный зодчий». Чуть позже мастер сообщил, что ледовый городок будут строить и в Ангарске. Когда я пришел на площадь делать репортаж, то увидел, что там уже что-то делают — зайчиков, снежную королеву. Тогда и взялся за инструмент...

— И что, сразу получилось?

— До этого я уже в мелких маштабах резал по дереву и профессионально занимался реставрацией гитар. Поэтому быстро втянулся в работу со льдом.

Последние 13 лет занимаюсь этим профессионально — строю ледовые городки по всей стране.

— Чем удерживает эта работа?

— Лед — это кайф. Он хранит в себе неограниченные изобразительные возможности. Между прочим, на сегодня я один из самых старых ледовых скульпторов в России. Многие к 53-м годам в этом деле не остаются — организм не выдерживает.

— Не выдерживает холода?

— Гонки. Коммерческий сезон очень короткий, перерывов нет. В этом году, к примеру, с 17 ноября по 26 декабря я заезжал домой три раза, даже не ночевал. Заказную композицию надо сделать так, чтобы не было стыдно, а ведь хочется еще и творить, реализовывать фантазии. Да и физически тяжело работать. Бензопила весит минимум 5 килограммов, стамеска — килограмм.

— Сергей, а почему вы ушли из проекта «Табун ветров»? Ведь все так помпезно задумывалось: из байкальского льда планировалось вырезать 384 скакуна, а Бугульдейку впоследствии сделать местом экологического туризма...

— Мне искренне жаль, что так все вышло,. Но, чтобы реализовать столь масштабный проект, нужно много денег. Я брал на себя руководство бригадой скульпторов-профессионалов не только России, но и Европы. Но пока им не могут здесь обеспечить элементарную техническую базу. Я же работать «как получится» не умею.

— Какие у вас планы на будущее? Уже готовите резервную профессию?

— Пока мне нравится то, чем я занимаюсь. Но я всегда стремлюсь расширить свои границы.

• Фото из архива Сергея Зиннера