Детство на обочине Ангарлага. Часть третья

ФЕСТИВАЛЬ

Окончание. Начало смотреть здесь

В июле 1957 года в Москве состоялся Всемирный фестиваль молодёжи и студентов. К нему вся страна готовилась целый год. Мы, школьники, как и все граждане СССР, знали, что к нам в гости приедут люди из разных стран мира. Мы должны были стать для них примером. А это значит, что хорошо учиться, приобщаться к мировой культуре, ну, и тому подобное.
В хореографическом кружке мы разучивали китайский танец «Лотос». Кажется, баянист Виктор Иванович аккомпанировал нам. Он был такой виртуоз, что я и сейчас слышу его игру, но звучит она, как целый оркестр. Танец был медленный и очень длинный. Мастерица Руфина Степановна сшила нам великолепные костюмы. Их непросто описать. Розовое платье, к подолу которого крепился двойной обруч с перемычками - он покрывался зелёной тканью. На внешний обруч приварены четыре вертикальных металлических стержня или проволоки, обмотанных зелёной тесьмой или бинтом. Сверху на них насаживались малиновые цветы из ткани, то есть лотосы. На головах у нас были зелёные повязки с такими же крупными розовыми цветами. На талиях пояса-шарфы, концы которых с помощью петель держались на наших мизинчиках. Солировала снова Лариса. На ней было платье белого цвета, а лотосы такие, как у нас. С этим танцем мы поехали на фестиваль в Иркутск. Вероятно, во всех областных и краевых центрах для детей были организованы подобные фестивали. Так я впервые побывала в областном центре, запомнив это событие на всю жизнь. Это не просто смотр самодеятельности, а была организована большая культурная программа для школьников.
Для поездки на Иркутский фестиваль в июне нам, детям, выделили специальный плацкартный вагон. Было очень весело ехать в нём целые сутки. От скуки я сочиняла перепевы песен, и все хохотали. Ну, чем ещё заниматься подросткам в поезде! Подъезжая к Тайшету, все взбудоражились. Почти каждого что-либо связывало с этим пунктом. У одних родители здесь отбывали срок, у других – трудились в столице Озерлага. Третьи, а к ним относилась я, каждое лето ездили сюда в пионерский лагерь. По аналогии с песней «Москва! Москва! Поёт о тебе вся страна!» я загорланила: «Тайшет! Тайшет! Поёт о тебе Акульшет!», и все дружно засмеялись. Сейчас мне тоже забавно. Ну, кто мог петь о Тайшете, кроме крохотного пункта под названием Акульшет? Знали Тайшет очень многие, но могли его или проклинать, или вздыхать тяжело, или радоваться, что пронесло. И тем не менее, вся страна, как и о Москве, вздыхала о Тайшете.
Иркутск потряс красивыми зданиями, нарядной стильной публикой. Некоторые наши успевали дразнить стиляг, не подозревая, что всего через год их так же будут называть приезжающие в Заярск деревенские ребятишки. Мы подошли к Дворцу Пионеров! И сейчас он по-прежнему красив, только внутри сделали ненужные реконструкции. Дверь распахнулась, мы идём по паркетным полам, а нам навстречу такие же счастливые дети – они ждали нас! Но с удивлением замечаю, что это мы и есть, то есть наше отражение в огромном зеркале от пола до потолка напротив входа. Здесь, во Дворце, мы репетировали свою самодеятельную программу, а потом выступали при полном зрительном зале. Помню, как, ожидая выхода, уже в костюме за кулисами в полумраке я наспех поглощала две порции мороженого, а потом несколько дней не могла говорить.
Нас водили не только в кинотеатр «Пионер», но и в Драматический театр и в цирк шапито. В маленькой интермедии артисты пели такие куплеты:
- Что танцуешь, Катенька?
- Румбу, румбу, папенька!
- Как зачёты, Катенька?
- Всё на двойки, папенька!
- Будешь дурой, Катенька!
- Выйду замуж, папенька!

Ещё нам показали городской стадион, на котором шли соревнования. А экскурсия в аэропорт! Я помню, как прошла под огромным серебристым самолётом ТУ-104, а старшеклассники сделали круг над аэродромом на маленьком. Нас вкусно кормили в столовой, мы покупали всякую всячину, в зависимости от суммы, выданной родителями. У меня было десять рублей. Я тратила их только на лакомства: мороженое, газировку, бублики, слоёные язычки. Нет, какой-то сувенир я всё-таки привезла.
Но самым незабываемым был Байкал! Помню, что я отправилась туда со старшеклассниками. Ровесники не то в кукольный театр пошли, не то ещё куда-то. Мы ехали в Листвянку в крытой брезентом машине, нас трясло, дорога была не асфальтирована и очень пылила. Я вообще с трудом переносила транспорт, меня всегда тошнило, но тут и песни пели, и свежий воздух был рядом, и терпела – так хотелось увидеть Байкал!
Теперь шаман-камень почти не виден, а тогда мы хорошо рассмотрели его из машины. И вот приехали! Меня продолжало качать, но свежесть байкальского воздуха подействовала оздоравливающе. Небо было в облаках, прохладно, что было неожиданно после иркутской жары. Я подошла к воде. Было тихо. Со дна у берега и далеко впереди смотрело на меня множество камушков белых, чёрных, серых, красноватых и зелёных. Вода была так прозрачна, что хотелось с нею слиться. Мы все начали пить почти сладкую байкальскую воду, черпая её руками, и она была удивительно холодна. Кто-то полез в воду – старшеклассники друг перед другом проявляли и смелость, и стойкость.
Волны начали потихоньку бить в берег, а я шептала строчки:

И вот увидела Байкал –
Прозрачное стекло!
Он распластался среди скал…
Как много вод текло!

Но я никому не сказала этих стихов и много лет хранила их в тайне, видя неточность – ведь в озерах вода не течёт. Но что она всё-таки делает?

НЕХОРОШИЙ ПОСТУПОК

С Тамарой Павлюкович меня непостижимо связывают две нехорошие истории. Одну я уже описала. В обоих случаях Тамара совершенно была не виновна. Что-то загадочное было в этой девочке, она была не похожа на нас. Наверное, это и является причиной, по которой меня тянуло её провоцировать. Эта девочка мухи не обидела, не то чтобы чем-то кого-то задеть. Она не была тихоней, хорошо училась, достойно держалась, но было в ней нечто такое, чего не было в нас. Возможно, всё дело в иной ментальности? Была ли она другой национальности? Не уверена, но другая.
И вот Тамара заинтересовала не только меня, а, к сожалению, привлекла внимание плохого ученика Гришу. Я в то время «подтягивала» его по русскому языку. Мы учились в пятом классе и неожиданно заметили, что очень безграмотны. В моей семье бабушка окала, а мама в противовес своей неграмотной матери, акала. Мне было не у кого учиться. А выучилась я всё-таки у книг, но это было уже потом. А сейчас учим уроки, я у Гриши спрашиваю местоимения, а он делает одну и ту же ошибку постоянно. Я была в отчаяние! Когда он ушёл домой, я обнаружила его шпаргалку, где он наскоро неправильно записал «я - вы», а надо было: «я – мы».
Или ему всегда хотелось похулиганить, или ему нравилась Тамара, но как-то ему удалось «заварить бузу», вовлечь в неё меня, и всё обратить против бедняги Тамары. Мы начали преследовать её после уроков. Намерений побить ни у кого не было, но вот гнаться и кричать - это было заразительно. В подростках в качестве атавизма проявляется стадный инстинкт. Но почему это терпела Тамара? А, может, правильно делала? Ну, сказала бы нам: «Пошли вон!», так мы бы и побили её.
Поиграли мы так пару раз в погоню, да надоело. Надо что-то поинтереснее придумать! Я и придумала не только кричалку, но и запись на заборе:
Пава, Пава, Павлюкошка!
До чего ж ты хороша!
Подзадать тебе б немножко
Керосину и огня!

Ну, не очень в рифму, но сойдёт для таких целей. А для каких? Это же просто холокост в начальном развитии! Хорошо, что Тамара поделилась со своей мамой, а та, зная меня, подкараулила на улице и спокойно поговорила. Поверила, что я ещё не до конца деградировала. Меня её спокойствие отрезвило мгновенно! Я прекратила всякое общение с Гришкой, а Тамара – со мною. Столько лет прошло… Стыдно до сих пор, прости, Господи.

ГОНОРАРЫ

В пятом и шестом классах меня снова посетило поэтическое вдохновение. Два стихотворения мама унесла в местную газету, где они были напечатаны и даже выплатили гонорар сначала в двадцать восемь, а потом в тридцать два рубля. Я была не удовлетворена своими успехами, к тому же кое-что отредактировали, и, на мой взгляд, испортили, поэтому я притихла. Неожиданно ведущая литературный кружок Анна Наумовна пригласила меня на его заседание.
Попросили почитать. Все внимательно слушали, а потом Анна Наумовна предложила высказать замечания, то есть покритиковать меня. Ну, словом, я очень испугалась, зная, что стишки мои очень несовершенны, я ведь только начинала. Не помню никакой критики, но такой страх охватил меня, что я решила лучше не писать, чем испытывать страшные муки – хватит мне мук творчества!
А мои гонорары были сохранены, и вот мы идём вместе с мамочкой по шпалам железной дороги в старый посёлок Заярск покупать ткани. Из них мне сошьют юбки, но шить их я буду сама под маминым руководством. По дороге я вспоминаю, как на сборе, где разбиралось моё неуёмное поведение, выступил сосед Игорёшка и всем рассказал, что я устроила во дворе больницу, чем напугала всех взрослых. «А стихи, - сказал он, - ей мать пишет!»
Редакция газеты «Пионерская правда» объявила конкурс детского творчества, и мама уговорила меня отправить туда мои вирши. Она так была рада, что и я поддалась её настроению. Отправили письмо и стали ждать ответа. Однажды прихожу домой и вдруг вижу конверт с весёлыми человечками! Или я придумала, что они были на конверте? Я с радостью кричу:
- Что?!!
- Да ничего хорошего! – отвечает разочарованная мама, будто письмо пришло лично ей.
В конверте лежало небольшое напечатанное на машинке послание: «Дорогой друг! К сожалению, тебе не удалось выразить…. Надо больше читать художественной литературы…»
Настоящие поэты не останавливаются перед такими посланиями, а я остановилась, а значит, я не настоящий поэт. Но в седьмом классе написала поэму о любви. Благодаря однокласснице Петровой, помню одну строчку – она её повторила несколько раз:
Очень трудно просто так любовь оставить,
И она во мне ещё чуть-чуть осталась.

ЧТЕНИЕ

В нашем клубе, куда мы бегали смотреть кино и заниматься балетом, был книжный ларёк. Здесь продавали учебники и разные книги. Я любила через стекло изучать обложки книг. На обложках размещали цены книг. Вот я так смотрела-смотрела, прикинула, сколько у меня копеек, да и купила жёлтенькую книжку в тонкой обложке. Она называлась «Гадкий утёнок». Название заинтриговало. Я знала, что утята всегда очень милые, а гадкими они никогда не бывают. Пришла домой и принялась читать: почему же он вдруг гадкий? Оторваться не могла от книжки! Это было, мне казалось, очень продолжительное чтение. Ведь автор описал целую жизнь утёнка-лебедя! А как он похож на человека! Вот и я, такая некрасивая, вдруг да стану?.. Словом, для меня это оказался целый роман. Я с трудом перечитывала, не зная, как правильно произнести, фамилию автора: Андерсен.
Вскоре узнаю, что одноклассницы берут книги в клубной библиотеке, и я записалась туда. Книги подавали по просьбе читателя, а иногда интересные, только что кем-то сданные книжки, я выбирала на прилавке – в фонд нас не пускали. Там я прочла «Девочку из города» и «С берегов Медведицы», «Я – Тайга», «Стожары». «Маленький оборвыш». Позднее Р. Фраермана «Повесть о первой любви» и «Дорога уходит вдаль» А. Бруштейн. Потом началась эпоха Майн Рида. Мне давали его оранжевые тома. Это уже в шестом классе. Тогда же все сходили с ума от Конан Дойля.
В библиотеке не дали, но такая книга была у одноклассника. Кажется, он мне доверил её на каникулы, я помню, что была весна, по лужам я давно не бродила, а с упоением и очень внимательно читала. Интересно, что в последствии у меня раскрылся дар следователя, но юристом я не стала. А может, этому способствовала библиотечная история, которая произошла накануне, а Шерлок Холмс её закрепил.
Однажды я спешила на репетицию, не успевала сдать книги и попросила сделать это подругу Ларису. Она и сдала, только вдругую библиотеку – в школьную. Я с изумлением узнала, что оказалась в задолжниках, побежала к Ларисе, от неё к Александру Павловичу, но он не то огрызнулся, не то отшутился. Но как он мог принять чужие книги? Ведь в них были штампы! Я пыталась ему объяснить, но он не стал слушать. Замена «утерянных» книг возобновила моё чтение. Но приближалась пора отъезда. Заярск начинали готовить к затоплению, все стали собираться переезжать в другие сёла и города. Мама выбрала Братск, где жила наша Лера. Я стала мечтать о Братске – ведь было пока неизвестно, удастся ли маме устроиться там на работу, а мне в седьмой класс.

«ВЕРНЫЙ РУСЛАН»

Так называется повесть Георгия Владимова, которую я прочла недавно. Эта повесть поставила «все точки над и» в истории, приключившейся со мною в моё предпоследнее лето в Заярске. Владимов не только отличный писатель, но он юрист, участвовавший в кампании по освобождению заключенных после смерти Сталина, и моя история будто вышла из его книги.
Одноклассница Люда жила с мамой. Её мама работала судьёй, и ей дали большую квартиру в отдельном доме. В нём было как-то чересчур просторно – прохладно и пусто. Прямо неуютно: столы да кровати. Ещё половики. Сказать проще, это жильё имело казённый вид. После окончания пятого класса, мы вдруг почувствовали себя взрослыми, решили собраться. Люда пригласила несколько девочек к себе в гости. Я долго собиралась, тщательно наряжаясь, хотя на улице было прохладно и в летнем платье было зябко. Я вспомнила, что двоюродная сестра Валя, недавно заезжавшая к нам, забыла свою красивую шерстяную кофточку. Вот в эту кофточку я и решила нарядиться и заодно утеплиться.
Подойдя к двери дома, где жила Люда, я с удивлением обнаружила овчарку на цепи. У нас тоже была собака, правда, она свободно бегала, никто её не привязывал. И, поскольку я не боялась собак, то смело ринулась в незапертую дверь. Собака мгновенно встала на дыбы и обхватила пастью мой правый локоть. «Что за шутки!» - мелькнуло в голове, и вместо того, чтобы отступить, я сделала ещё один шаг вперёд. Пёс легонько сомкнул зубы! Но и это не остановило моего порыва. Я решила, что всё равно прорвусь! И прорвалась, только не я, а чужая кофта! И я в плену у собаки, словно под гипнозом, наблюдаю, как она жуёт мою руку. Казалось, что она постепенно меня съест. Стало очень страшно, я начала кричать. Людка ждала гостей и потому выскочила мгновенно!
- Руслан! Руслан!!! – кричала она собаке. Наконец, включилось моё сознание, я попятилась. Пёс, как по команде, мгновенно отпустил мою руку. Я была ещё в азарте борьбы, но, посмотрев на локоть, увидела разодранную кофту, текущую кровь и рваную рану. Подруга взяла Руслана за ошейник, а мне велела зайти.
Удивительно было то, что не было дикой боли. Эта учёная собака будто знала, что перед нею не покушавшийся на хозяев мужик-заключённый, а ребёнок, которого она держала долго, но кусала вполсилы, жалея, а скорее по установке «не положено».
В поликлинике мне угрожали сделать сорок уколов против бешенства. Я мямлила, что собака не бродячая. Чудом удалось избежать этой напасти. Мне перевязали руку. Кофточка с трудом поддавалась штопке, мы вернули Вале с большими извинениями. С той поры я не ношу чужих вещей. След укуса остался у меня на всю жизнь. И на долгие годы оставалась загадка: какая странная собака!
Георгий Владимов в повести «Верный Руслан» ответил на все мои вопросы. Людмилиной маме-судье, ведущей дела по освобождению или удержанию заключенных, для охраны была приставлена лагерная служебная собака. И скорей всего, в поликлинике тоже это знали. Немецких овчарок специально дрессировали для охраны заключённых и их начальников. Такая собака всегда брала жертву именно за правый локоть, (а ведь моя левая рука была к овчарке ближе), потом смыкала зубы, держала и не отпускала. Сопротивление жертвы мгновенно вызывало у неё развитие агрессии. Эти псы твёрдо знали, как им действовать в зависимости от обстоятельств. Они остро чуяли эту грань: хозяин и раб. А я оказалась в роли раба, и след на руке и сейчас вызывает во мне протест: «Рабы не мы! Мы не рабы!», и мы - не немые!