Два письма

Лариса Подобай для братчан, пожалуй, не нуждается в особом представлении. Журналист, поэтесса, прозаик, автор и талантливый исполнитель проникновенных песен под гитару… Наверное, проще перечислить то, чего она делать не умеет, чем наоборот. А не умеет она быть равнодушной к людям, не умеет быть лицемерной и корыстной. Красивая, талантливая женщина, заботливая мать – она способна найти такие струны в человеческой душе, от соприкосновения с которыми душа начинает петь гимны красоте человеческой жизни.

Когда-нибудь это письмо снова окажется лежащим между страниц одной из книг, которыми завален мой дом. Я уже несколько раз находила его таким образом и снова теряла, забыв в каком-нибудь затрёпанном томике стихов. Оно мне очень дорого, но вот незадача — как часто мы, избегая боли, которая неизменно связана со всеми нашими жизненными утратами, подсознательно стремимся где-нибудь спрятать наши воспоминания, сунув их, как старое письмо в книжку, в какой-нибудь пыльный уголок своей души…
Это последнее письмо моего отца, написанное им незадолго до смерти. К тому времени он не жил с нами уже двенадцать лет, и моя переписка с ним почти заглохла. Сначала мы часто писали друг другу, заказывали переговоры. Он присылал мне из Риги духи, губную помаду, книжки. Казалось, в наших отношениях почти ничего не изменилось. Мы всегда горячо любили друг друга и нам всегда было о чём поговорить. Мы были людьми одного ритма и одной тональности. Оба любили двигаться быстро-лыжи, походы в лес, купание в реке -всё было интенсивным, словно мы оба старались втиснуть в рамки дня как можно больше физических, эмоциональных и зрительных переживаний. Мы оба любили петь. А ещё с ним можно было говорить шёпотом. Как редко такие люди случались потом в моей жизни…
Мои представления о том,каким должен быть мужчина, которого я когда-нибудь полюблю, почти стопроцентно основывались на личности отца. От него веяло свежестью и чистотой, как внешней, так и внутренней. Он никогда не прошёл мимо человека, нуждавшегося в помощи — однажды, возвращаясь с работы после второй смены, он спас от насильников женщину. В другой раз, когда мы поздно вечером шли с ним с дачной электрички, он бросился выручать девушку, к которой пристали какие-то пьяные придурки и мы проводили её до дома. Он отстаивал на работе инженера, который спивался, похоронив жену, потому что знал, что этот человек образованнее, умнее и лучше тех, кто его увольнял. С ним можно было говорить о жизни, о настоящих ценностях, о том, каким должен быть человек. И он всегда говорил, что мне будет очень трудно жить — не материально, конечно - тогда мало кто об этом задумывался…
Я не помню, чтобы отец и мама ссорились, тем более, чтобы оскорбляли друг друга. Были незначительные размолвки, а так — всегда вместе — дача, грибы, кино, отпуск. Я была счастливым ребёнком, ездившим с родителями к морю и к бабушкам и дедушкам, которых был полный комплект и которые подарили мне деревья, цветы, пчёл и бабочек, птиц и душевный воздух. Я дышала им полной грудью и он питал мои чистые прозрачные мечты.
Обычная история случилась с моим отцом. Мужчины ведь боятся старости гораздо больше, чем женщины. И почуяв за своей спиной её прохладное дыхание, они делают, порой, такой резкий рывок, что по швам трещат, казалось бы, прочно устоявшиеся, их собственные представления о жизни. Банальнее не бывает-та женщина была просто на десять лет моложе моей мамы. Но ведь женщины помоложе никогда не переводятся. И они когда-нибудь становятся женщинами постарше…
Любовь живёт не извне, а внутри нас. И то, что мы порой за неё принимаем-увлечённость, некое созвучие, даже страсть не имеют к любви никакого отношения. Марк Твен, писатель невероятно остроумный и глубокий, сказал как то, что ни один человек не узнает, что такое настоящая любовь, пока не проживёт четверть века в браке. Если не знать, что это сказал Твен, можно и не усомниться в отсутствии иронии в данном утверждении. Однако, ироничный ответ о том, что моему отцу не хватило года, чтобы понять это, всё же напрашивается…
Громадная пустота, которая образовалась в моей жизни после его ухода, должна была чем-то заполняться. Я писала стихи, рассказы, знакомилась с молодыми людьми и влюблялась. У меня началась взрослая жизнь, в которую он уже не мог вмешаться, в которой ему уже не было места. Сейчас я понимаю, как жадно тогда искала ему замену — мне не хватало его плеча, его ритма и его интонаций. Но не один юноша и не один мужчина не смог мне этого дать.О чём были мои письма ему в те первые годы свободы от него и жажды по нему? О моей учёбе в университете, о моей журналистской работе… Не писать же ему о том, что у меня ни с кем не случается длительных отношений, что я бесконечно одинока как человек, что мужчин привлекает моя молодость и красота, и что плевать им на то, что я чувствую и о чём думаю.
Когда близкие люди живут отдельно, они привыкают отдельно страдать и радоваться, размышлять и бездельничать, они не видят слёз, смеха, болезней друг друга, а потому отходят всё дальше и дальше один от другого. Так случилось и у нас с отцом. Я не могла поехать к нему в гости — боялась маме сделать больно, хотя она и не была против нашего общения. Но я постепенно сблизилась с ней больше, чем когда-то с отцом, ведь именно она,как никто другой делила со мной всё, чем я тогда жила. И когда однажды я сказала ему о том, что пишу редко оттого, что чувствую едва ли не пропасть, которая разделяет меня и его, он меня не понял. А когда я встретила своего будущего мужа, мои послания отцу стали носить вообще эпизодический характер. Я засыпала по ночам у плеча человека, которого полюбила и мне не нужен был больше никто. Так казалось мне тогда. И вот, в один из дней, когда у нас уже родился сын, я получила письмо, полное содержание которого я не помню, но одну фразу из которого я не смогу уже забыть никогда.
«ЛАРИСА, НАПИШИ МНЕ ПОЖАЛУЙСТА ХОТЯ БЫ ПАРУ СТРОЧЕК!»
Если бы он такое написал сегодня,я не то что бы незамедлительно ответила — сорвалась бы и улетела к нему… Но я положила письмо в какую-то книгу и уехала в отпуск с мужем и детьми — началось лето….
Осенью я узнала, что он умер третьего августа.
Потом в моей жизни появился Изя. В театр, где я работала, он приехал на постановку спектакля из Новосибирска. Известный в театральных кругах режиссёр, он тогда уже преподавал в театральном институте. Умница, обаятельный человек, добрый,щедрый. Я была влюблена в него, как бывает влюблён ученик в учителя, как влюблена дочь в отца. Я даже не отдавала себе отчёта в том, что нашла в этом человеке отца. Мне казалось, что мы просто очень хорошие друзья. Мы стали переписываться, звонить друг другу. Когда он приезжал ставить в наш театр, я неизменно приглашала его в гости и мы так чудно выпивали вместе… Впервые я побывала у него дома в тот год, когда у него умерла жена. Я знала, что Татьяна была актрисой, слышала её голос по телефону и он мне очень нравился. Это был голос очень доброй, интеллигентной и мудрой женщины. Она умирала целый год на руках у Изи от рака. Он тогда чуть с ума не сошёл от горя. Вот тогда я впервые приехала к нему на два дня и тогда впервые осознала, что существуют невидимые, но очень сильные и важные, как кровеносные сосуды, нити, соединяющие близких людей. Эти нити питают наше сердце и душу,без них нет у нас ни сердца ни души. Потому и болит наше сердце и душа болит, когда кому то из близких плохо….
Я спала в большой комнате на старом диване, перебирала книжки на полках, разглядывала фотографии его дочери, внука, которые живут в Москве. Вскользь он заметил, что отношения с дочерью Танькой, как он звал её, у него достаточно сложные. Я постеснялась спросить почему. А сейчас бы обязательно спросила. Изя сказал,что обязательно купит новый диван, чтобы у меня, когда я приезжаю,был бы свой угол. Приезжала я три раза. Формально — на театральные фестивали. На самом деле — конечно, к нему. Однажды, когда заговорил о жене, опустил голову и тихо сказал: -Я не могу без этого человека,понимаешь? Я сказала, что понимаю, но разве можно понять чужую боль, не испытав её лично?
В последний мой приезд он торопился с изданием книжки о театре, вернее, о своей жизни в театре, давал читать мне отдельные главы. Ещё тогда, в черновиках, я прочла стихи, которые он посвятил покойной жене. Особенно запомнилась одна строчка (так всегда бывает — единственная строчка в тексте может рассказать о чём весь текст).
«НИКОГДА НЕ УМЕЛ ЛЮБИТЬ ТЕБЯ, А ВЕДЬ КАК ЛЮБИЛ»
Откуда мне знать, какую жизнь прожила с Изей, женщина, без которой он так невыносимо страдал? Мы совсем не говорили с ним об этом, но иногда.в своих рассказах о театральной жизни, он нет-нет да и упоминал каких-то загадочных дам, с которыми у него были какие-то загадочные отношения. Я, как обычно, деликатничала и не расспрашивала ни о чём. А сейчас бы обязательно спросила. Спросила бы и о том, почему жена говорила о нём: «С НИМ НЕВОЗМОЖНО, И БЕЗ НЕГО НЕВОЗМОЖНО».
Я писала ему письма на розовой и персиковой бумаге. Когда он говорил мне, что хранит их и перечитывает, я не верила. Такого яркого и талантливого человека, как Изя, наверняка окружает множество людей значительнее и умнее меня, думала я… И когда он говорил мне, что дни общения со мной — это единственные яркие пятна на серой палитре его теперешней жизни, я не принимала это всерьёз. Просто он интеллигентный, благодарный человек, вот и всё, казалось мне. И подпись на моём экземпляре его книжки — «Доброму ангелу Ларисе Подобай» я до сих пор принимаю как обычный знак благодарности… Как то не верится, что ты можешь быть добрым ангелом для человека, который был добрым ангелом для тебя.

Религия учит нас тому, что мы не должны страдать, когда теряем близких. Надо радоваться, что они сейчас на небесах, где, по определению, лучше чем на земле. Может им -то и лучше, а тем, кто остаётся, им-то куда девать своё невыносимое чувство вины — НЕ УМЕЛ ЛЮБИТЬ?
Я выходила в магазин за покупками. Изя тем временем решил принять душ и случайно оставил на кухонном столе свою вставную челюсть.Я вернулась из магазина и увидела её… В тот момент я поняла, что скоро его потеряю. Не из-за челюсти — протезы носят и довольно молодые люди. Нет, просто в тот момент этот предмет явил для меня истину — ангелы не носят протезов. Рядом со мной живой и беззащитный человек, которого скоро не будет. Когда оперировали моего дедушку, бабушка пришла наутро в больницу с бульоном в термосе. А медсестра ей вынесла дедушкины вставные челюсти. Бабушка долго не могла понять: как это-протезы отдельно — дедушка отдельно…
Без своей Тани Изя промучился пять лет. Врачи сказали, что он умер от цирроза печени. Но я-то знаю, что он умер от банальной человеческой нечеловеческой тоски по женщине, которую любил, но не умел любить.
Когда я позвонила на его домашний телефон в последний раз, трубку сняла дочь Татьяна-Танька, как звал её Изя. У неё оказался голос, похожий на голос её матери. Когда я представилась, она очень обрадовалась и рассказала, что собирая изины вещи в последний путь, нашла в кармане выходного пиджака моё письмо на розовой бумаге…
Думаю, что она была тронута тем, что кто-то написал это письмо за неё. А Изя передаст, быть может, моему отцу, что я всё-таки ответила ему — письмом на розовой бумаге, которое Изя забыл в кармане своего пиджака и которое его дочь Танька положила в одну из книжек, которыми завален весь её дом…