Из жизни асоциального человека

Приемные родители взяли Владимира из детдома во Львове в возрасте 6 месяцев в 1972 году. Непонятно, зачем и для чего. Сам Владимир считает - для того, чтобы получить квартиру в Братске, куда они потом сразу поехали. Правда, у них были ещё дети, свои. А в 1983 году Владимира отдали обратно в детский дом. Оттуда его определили в иркутский детский дом-интернат для умственно отсталых детей.

В справке, выданной комиссией врачей и педагогов (от 1983 года), которая определяла 11-летнего Вову в дом-интернат, сухо описывается его короткая жизнь: «сидит с года, ходит с года и 3 мес., первые слова - в 2 года, связная речь - в 4 года». Для детдомовского ребенка было бы странным начать садиться и ходить раньше ровесников, которые живут в семье, но далее в справке содержится страшное для системы образования: «не знает названия нашей родины», «путает времена года и дни недели», «знает левую и правую сторону, но на просьбу взять левой рукой правую руку отреагировал не сразу и ошибся», «четко разгадывает только выученные загадки, на вопрос – почему зимой зайка белый, не смог дать ответа». Этого оказалось вполне достаточным для постановки диагноза: «олигофрения в стадии имбецильности». И следом – «необучаем». Заступиться за Владимира было совершенно некому. Стоит сказать, что олигофрения в стадии имбецильности находится в шаге от олигофрении в стадии идиотии – это когда человек практически невменяем. Между тем, Владимир, успев закончить всего два класса общеобразовательной школы, оказался в целом не настолько «отставшим», как когда-то определила комиссия.

Здесь нужно сделать небольшое отступление. Из частных и доверительных бесед с работниками детдомов известно, что диагнозы в рамках той или иной умственной отсталости в некоторых заведениях ставят охотно и быстро. Во-первых, кроме того, что некоторые попадающие в детдом дети действительно отстают от сверстников, это заведомо снимает все будущие и неизбежные пробелы воспитания вне семьи. Во-вторых, как это ни чудовищно звучит, такой диагноз хоть и перечеркивает будущее воспитанников, но зато в будущем обеспечивает их пенсией. Стоит оговориться – не все детские дома и их педагогические коллективы, которые несут огромную моральную и психологическую нагрузку, одинаковы - это очень важно понимать.

Однако вернемся к нашему герою.

7 февраля 1990 года, в свой день рождения, Владимир Головин «закончил» дом-интернат и вернулся к приёмным родителям, которые от него отказались 10 лет назад.

- Вот тогда я и узнал, что на самом деле я Роман Петрович Максимьев, а не Владимир Александрович Головин, - говорит он о себе.
- Это вам сказал отец?

- Да, это он мне сказал. Сказал, что мать моя - хроническая алкоголичка. Живет во Львовской области в селе Великосилки. И сказал, чтобы я нашел её и ехал к ней.
- Ваш отец, когда говорил эти слова, был рассержен?
- Да, он кричал. Сказал, что я ему не нужен и никогда не был нужен. Я тогда понял, почему он меня в детстве, ещё до интерната, называл Ромой, а не Вовой.
- Вы поехали к матери?

- Да, поехал. Она живет на селе, там, на Украине, но они там… В общем, ведут неадекватный образ жизни, так сказать. Мать состоит на учете в психиатрической лечебнице, никакого хозяйства не ведет. Я там какое-то время работал на свинокомплексе, но потом не стал. Кроме меня у неё ещё четверо детей было. Трое умерло, осталась только сестра. Я звонил недавно в этот поселок, хотел уже туда приехать, но председатель (или как там его называют) сказал: не приезжай, мать совсем опустилась, в хате постоянно народ, все пьют, нечего тебе с ними делать тут. В принципе, она мне и не мать. Она меня только родила. Воспитывали меня другие люди.
- Что было потом?

- Я вернулся в Братск. Мне дали общежитие на Правом берегу, на улице Маяковского. Устроился на работу к одному предпринимателю. Разнорабочим.

- Но вы же поехали опять в это село на Украине?

- Ну, у меня как у инвалида раз в год бесплатный проезд. Жалко, что он пропадает, я и поехал. Это было в 2004 году. Побыл там и приехал обратно, а оказалось, что общежитие в Братске в это время сгорело. Пока меня не было. Там оно вообще такое было… Постоянно пьянки, гулянки. Говорят, что кто-то в этом общежитии торговал наркотиками. У цыган партию брал и продавал. И не расплатился с ними. Вроде как даже два раза это общежитие поджигали. И я стал жить у знакомого предпринимателя. У него частный дом и ещё один дом рядом. Работал у него разнорабочим, он мне платил немного за работу и жить в доме разрешал. А потом в администрации мне сказали выписаться. Говорят: «Ну, дом же сгорел, что ты в нём прописан-то? Дома же нет. Выписывайся». Я и выписался. А там надо причину указать, я взял и сказал, что в связи с отъездом во Львов, но на самом же деле никуда не поехал.
- Где вы жили всё это время?

- У знакомых. В тех местах, где работал, иногда ночевал. Снимал жильё в Энергетике, в Падуне. В последний раз снимал жильё на Наймушина в общаге, и этот дом тоже сгорел. Не весь, но я свои вещи теперь оттуда забрать не могу никак. Сейчас я живу у одного человека. Он инвалид, у него больные ноги, он плохо передвигается, и я ему помогаю – посуду мою, прибираюсь. Помогаю, в общем.
- Вы выпиваете?

- По праздникам вино пью, конечно, - говорит Владимир, но некоторое сомнение вызывает вдруг изменившийся, нарочито безразличный тон его голоса, и позже эти сомнения подтвердятся.
Ни для кого не является тайной, что писаные законы и неписаные правила существуют для людей с обычным уровнем интеллекта. Владимир-Роман с этой задачей вполне справился. В январе 2016 года он нанимал адвоката, судился, но в восстановлении жилищных прав и в признании незаконности снятия его с регистрационного учета ему было отказано. То есть суд он проиграл и остался ни с чем.

Соседка инвалида, у которого Владимир Головин до последнего времени проживал, характеризует нашего героя с положительной стороны и в целом придерживается его же версии по поводу пьянства – «очень редко».

Хозяйка полусгоревшего съёмного жилья, где остались вещи и документы Владимира, почти недоступна по телефону. В первый раз, после суток дозвона, берет трубку, говорит пьяным голосом: «У меня муж недавно умер, вы просто не понимаете, как это», хотя как раз в целом-то понятно, «как это». Во второй раз, через пару дней, спустя несколько часов дозвона, отвечает уже трезвая, клянется отдать Владимиру вещи завтра же, но в реальности ничего не происходит. И ни завтра, ни послезавтра и, наверное, далее до скончания времён этого, скорей всего, не случится.

Вдобавок, пока этот текст находился в работе, у Владимира в автобусе «вырезали, наверное, из пакета», украли паспорт и сберкарту, на которую перечисляется пенсия. Правда, чуть позже выяснилось, что украли документы не в автобусе, а в парке в Энергетике, где Владимир вдруг решил выпить с незнакомым до этого человеком. Одновременно сестра инвалида, у которого жил Владимир, решила его выселить. По рассказу самого Головина – приходил участковый в гражданской одежде, правда, документов никаких не показал, но зато нахамил и посоветовал убираться из города в ближайшее время, иначе «увезём и закопаем». То есть, был это настоящий участковый или назвавшийся им неизвестный, это ещё вопрос.

Отец Георгий – настоятель храма Преображения Господня, где Владимир Головин когда-то подвизался помогать и получал помощь, в версии «выпивает редко», как минимум, не уверен. И в том, что документы утеряны, тоже не очень уверен. Как считает отец Георгий, единственное и самое важное, что сейчас нужно предпринять Головину – бросить пить. Однако он отмечает, что Владимир - человек работящий, всякое дело доводит до конца и трудится тщательно. К слову, отец Георгий немедленно вызвался оказать посильную помощь, несмотря на то, что Владимир в пьяном виде немного «начудил» на территории храма. (Спустя сутки Владимир от помощи отца Георгия откажется – по его словам, слишком много запретных условий надо выполнить в ответ).

В Центре социальной адаптации г. Братска, куда Владимир обращался сразу после утери паспорта, есть своя версия событий. Согласно ей, это очередная, сезонная потеря документов, и в реальности их у Владимира уже, наверное, несколько комплектов. Неоднократно в центре документы ему восстанавливали, пытались определить его в интернат, но Владимир отказывался (по версии самого Головина – отказывали ему). В целом, как говорят в центре, схема у Владимира простая – побыть некоторое время у них, потом начать «чудить», как следствие, попасть в психоневрологический стационар, полежать там, подождать, пока на сберкарте накопится пенсия, а потом заняться покупкой ноутбуков, телефонов (о том, что у него есть новый телефон и планшет, которые остались в полусгоревшем доме, он ранее рассказывал сам). Ну и, конечно, погулять немного. Когда я пересказываю Владимиру мнение сотрудников центра, он пожимает плечами: «Там же новый директор. Откуда она всё это знает?» Но на самом деле тут и знать особо ничего не надо. Повседневные, помесячные, поквартальные и годовые сценарии жизни таких людей, как правило, цикличны и предсказуемы. (Впрочем, у кого иначе?).

В УФМС Владимиру пошли навстречу, согласились выдать временный документ взамен потерянного, чтобы можно было восстановить банковскую карту. Проблема стала только с фотографией, за которую надо заплатить 200 рублей.

В целом же, неуклюже и поздно, но Владимир как будто не хочет мириться со своей судьбой, только попытки вырваться из сложившихся обстоятельств предпринимает исключительно в рамках этих самых обстоятельств (и надо сказать, при этом он поступает, как большинство людей). Призыв «начать с себя» ему не очень нравится. Но, впрочем, это взгляд с одной стороны.

С другой стороны, Владимир-Роман живет так, как его научили. Сначала научили приёмные родители, когда отдали в интернат, потом в самом интернате и после его окончания. Наш привычный мир для него слишком сложен, малопонятен и потому тотально агрессивен. И жизнь научила его одному сценарию – уж если изменить ничего не получается, то быть «хуже», слабее других - выгодно. Слабых не бьют, а слабые и хитрые ещё и выигрывают. Главное, правильно свою слабость подать. Поэтому справку со своим диагнозом он показывает охотно и ничуть его не стесняется. К слову, я не первый журналист, к которому он обращается, рассказывает свою историю, просит опубликовать номер карты, на которую можно перечислять деньги, и простодушно удивляется нежеланию этого делать: «Больным детям же собирают деньги, чем я хуже?». Но итоги попыток превратить недостатки в достоинства работают недолго, чаще недостатки выпивают «превращённое» достоинство.

Но прежде чем мысленно осудить Владимира Головина, вспомните, с какими чувствами вы читали начало текста. Правда заключается всё же в том, что этот человек один на свете, и никого у него нет. И, пожалуй, только имея работу, он начинает браться за ум. Работать он любит и хочет. Готов посильно и за адекватную плату выполнять физический труд, хотя бы помочь кому-нибудь выкопать картошку.

Потому, если кому-то нужен работник, вот его телефон: 8 904 149-26-93. Пожалуйста, звоните только с предложениями работы.

Кирилл Бакуркин