Умер поэт Василий Орочон

Автор повести «Семь снов Сани Мартышкина» Дважды лауреат конференции «Молодость. Творчество. Современность» (в 1981 и 1987 годах). Работал геодезистом, плотником-бетонщиком. Печатался в местных газетах: его произведения заняли достойное место в некоторых Иркутских изданиях («Зеленая лампа», «Литературная газета», «Стихи по кругу-2»).

Василий Орочон (Киселев) родился в поселке Тальники Братского района 1 декабря 1951 года. Он оказался самым младшим ребенком в семье. Мама — учитель истории, отец — бухгалтер; казалось бы, рядовая советская семья. Так как кроме Василия в семье было еще четверо детей, то никакого особенного внимания будущему поэту не перепадало со стороны родителей. Было все: и пятерки по химии, и двойки по литературе, и категорический отказ учиться в средней школе до 10 класса (позже Василий учился в вечерней школе). Зато хватало терпения на многочасовые занятия рисованием и лепкой.

О поэте читать подробнее на сайте "Имена Братска"

Стихи из последней публикации в альманахе "Иркутское время" 2014

* * *
Не торопи меня, мой друг,
не торопи событья:
так краток век,
так долог путь
к неведомой земле.
Так память перегружена,
но не могу забыть я
о незаслуженном добре,
о причиненном зле.

Дорога светится в ночи
и манит, и сверкает.
До первой утренней звезды
отправимся мы в путь.
Нас прошлое, хотя б на миг,
на волю отпускает.
Я помню все до мелочей,
все помню – ты забудь.

Шагай вприпляску, налегке,
как девочка босая,
и восторгайся красотой
и приближеньем дня.
В скале рокочет водопад,
сверкает и сбегает.
Свернем к нему, попьем воды,
и ты пойдешь одна.

Одна по утренней росе
к везению и счастью.
Ну, оглянись, рукой махни,
помедли на углу.
Не надо ни прощальных слов,
ни теплого участья,
оставь меня, забудь про все.
Но помни, что люблю.

* * *

Я бы все позабыл,
изменился бы внутренне, внешне
и признал бы
и всехнюю,
и твою правоту.
Но бегут безоглядно
налитые соком черешни,
презирая заборы,
ручьями стекая во рту.
Как той горькой весной,
соблазняя богатствами юга,
уговаривая
не сбегать никуда,
той далекой весной
когда мы теряли друг друга
навсегда.

Свидание

Нам делить и считать нечего;
не судьба – жизнь прожить вдвоем.
Забегай как-нибудь вечером,
посидим да чайку попьем.

В небе светят звездные россыпи,
но никак не для нас двоих.
Наши дети давно взрослые.
А твои… но они твои.

Тишина в неуютной квартире;
крепок чай и сочен лимон.
А таких, как мы, в этом мире
миллион.

То, что в памяти не изгладится,
ни поправить, ни поменять,
но пусть в жизни твоей все ладится,
без меня.

Вот и свиделись в кои-то веки
посидеть, помолчать.
Ни спросить, ни ответить.
Ну, прощай.

* * *
Снова топится печь моя,
снегопад лениво кружит.
Одинокая и беспечная,
продолжается жизнь.

Отречение от невзгод
без которых никак нельзя.
Во вчера високосный год
по сугробам ползет.

Королевой встает луна
над сияньем покорных звезд.
От Тайшета до Тулуна
Серенады бессонных колес.

Ну, а мне – ни в дорогу, ни в путь,
Полусонный сижу в тепле.
Самого себя взявший в плен,
доживу до весны как-нибудь.

Зашумит большая вода,
зашумит молодая листва,
загремят мои поезда,
заколдуют мои слова,
запоют зазывно ветра
над просторами дальних трасс.

И застынет печь-сирота,
не умеющая летать.

* * *
Тепло, светло, и мухи не кусают,
блаженное спокойствие души.
Вот ананас, нарезанный кусками,
вот ром ямайский, крепок и душист.
Уже дымит гаванская сигара,
перепоясан пояс часовой
и старая гавайская гитара
уже дождалась часа своего.

Споем про яростных, про непохожих,
про уходящий в океан фрегат,
про лапы якорей у нас под кожей,
про женщин на далеких берегах.
Напрасных сожалений не мусоля,
мы ведаем давным уже давно,
что счастья нет, но есть покой и воля,
гитара, трубка, песня и вино.

…Сменяется реальностью суровой
непродолжительный веселья час.
И сонно проплывает в луже рома
наш полузатонувший ананас.

* * *

В чистом поле снег порастаял.
А грачей-то на ветках сухих!
Наши предки рогатки расставили
на таежных тропах глухих,
заповедных да маловедомых,
чтоб не знамо проходу чужим.
Им тягаться под силу с медведями,
тигра путать живым в гужи,
им тайгу корчевать да распахивать,
рубежи по степи защищать,
и, заламывая папахи,
на кругу им «любо! » кричать…

А за дальними за перевалами –
беловодья большая вода.
В тех краях никогда не бывали мы
и туда не дойдем никогда.